Удар иглы - Илья Стальнов Страница 59

– Один из этих недоумков перед вами.

– Вскоре вы убедитесь, что к нам этот мир вломится с мощью курьерского поезда, сметающего все на своем пути.

– А, понятно.

– Все, что происходит с вами, – происходит не просто так. Надвигается буря.

– «Скоро, скоро грянет буря». Горький. «Песня о Буревестнике».

– Я чувствую, что мы с вами оказались в центре урагана. Наши судьбы как-то связаны. Мы избраны для какой-то роли. И мы находимся под ударом какой-то силы.

– Аля, и откуда ты такая умная? Где ты все это прочитала? – спросил я, переходя на «ты».

– Этого не объяснишь. Это ЗНАНИЕ приходит откуда-то со стороны.

– Когда бабка колдунья, и не такое бывает.

– У меня иногда подобное случалось – вещие сны, предсказания… Но сейчас… Сейчас будто приоткрывается дверь в иной мир, за которой мертвенный, жуткий свет, – прошептала она.

Я вздрогнул и поежился. Получалось у нее настолько убедительно, что на миг мне пришла в голову мысль: а может, она права? Может, я полный дурак, который предпочитает не видеть очевидного, потому что больше десятка лет назад его обучали марксистско-ленинской философии и диамату, а кроме этого, он больше знать ничего не желает?.. Нет, все-таки это бред…

– Знаешь, Аля, как говорится, без стакана водки здесь не разобраться. В крайнем случае – без фужера шампанского.

– У вас есть шампанское?

– Есть. Немецкое. «Шлоссер» называется. Это, кажется, по-русски будет «замок»?

– Точно.

– Ну так как?

– Все мужчины одинаковы. Сначала умный разговор. Потом шампанское…

– Вы против?

– Пожалуй, нет.

После второго фужера я поцеловал ее. А потом… У нее было прекрасное гибкое тело, высокая, мягкая грудь. Чувствительностью и страстностью Аля могла дать сто очков всем женщинам, которые у меня были раньше. Но дело даже не в этом. Те мгновения были просто неповторимыми, в них присутствовало нечто гораздо большее, чем просто секс. Такое, что в какой-то миг я даже готов был поверить Алиным бредням. Мне показалось, что я живу ее чувствами и мыслями, а она – моими, мы будто проникли в какие-то иные пространства…

– Мне нужно домой, – сказала Аля.

– Еще рано.

– Уже одиннадцать.

– Без двадцати. Я довезу тебя.

– Доберусь сама.

– Троллейбусы ходят редко.

– Я доберусь.

– Когда ты появишься?

– Не знаю. Как получится.

– Но ты придешь?

– Приду.

– По-моему, я люблю тебя. – Эти слова я еще не говорил ни одной женщине.

– Я тоже, – деловито произнесла она. – До свидания.

Она ушла. А я остался один. Если не считать того тепла, которое она оставила.

… Мне снился прекрасный город. Такие города бывают только во снах и в сказках. Невесомые хрустальные мосты соединяли ажурные изумрудные башни. В видимом беспорядке, за которым скрывались гармония и высшая правда, громоздились здания из всех эпох. Этот город не раз возникал в моих детских снах. Теперь он снился мне снова, и казалось, что я вернулся домой. Мой взор двигался по нему, взбирался ввысь, и обрушивался в глубины, наполненные полутьмой и тишиной. Наконец, я очутился перед огромной, уходящей к горизонту шахматной доской… Я стоял перед ней, и мне было одиноко и грустно. В этом городе не было никого. Он был прекрасен… И мертв…

* * *

Передо мной лежит старая рукопись с пожелтевшими страницами. На чем же я тогда остановился? А, вот где!…

"Петр Васильевич Терехин нравился мне все больше и больше. Он теперь не задавал лишних вопросов и беспрекословно исполнял все, о чем я его просил. Вот и теперь, когда мне понадобилось узнать о расположении старой заброшенной мельницы, он сразу же вышел из нашей общей палатки и вернулся, разузнав то, что меня интересовало.

– Ветряных мельниц в окрестностях с добрый десяток, – задумчиво произнес он. Но вас, как понял, интересует скорее всего водяная мельница на Чертовой речке… Местные жители не любят это место. Считают, что там по ночам собирается нечистая сила, не так давно сгубившая мельника. По-моему, это пустая болтовня.

– Спасибо, друг мой, – поблагодарил я. – Этой ночью сопровождать меня не потребуется. Спите спокойно. Считайте, что я получил увольнение из лагеря на ночь для улаживания амурных дел.

– Но ведь… – попытался что-то возразить мой добрый капитан.

– Провожатый мне не понадобится! – отчеканил я каждое слово, и Терехин оставил меня в покое.

Я понимал, что все глубже увязаю в какой-то авантюре и что мне вовсе не следовало отказываться от помощи и сломя голову бросаться в пасть тигру. Но что мог значить все более слабеющий голос разума перед лицом тайны. Полночь, Чертова мельница – красиво и изысканно, чем-то напоминает французские романы. А мне еще ко всему и везет. Как ловко прознал я о месте встречи. Это вселяло в меня уверенность в собственных силах и веру в удачу. Поэтому я самонадеянно устремился навстречу неизвестности, никому ничего не сказав и оставив озабоченного Терехина, опасающегося за меня.

Часам к одиннадцати лагерь угомонился, и окрестностями овладела тишина, изредка нарушаемая перекличками постов, фырканьем лошадей и лаем собак, которые обычно прибиваются к полкам и сопровождают их во всех сражениях. Я поднялся, укутался в темный плащ, который не только спасал от холода, но и скрывал в темноте меня самого.

Несмотря на долгое бездействие, прерываемое одной забавой – артиллерийскими дуэлями с турками из Измаила, службу в лагере несли исправно. Через каждые тридцать метров меня останавливали, чтобы удостовериться в личности. Железная рука командующего чувствовалась во всем.

Мне помогало то, что я с детства хорошо ориентируюсь на местности и чувствую направление. Кроме того, еще днем я запомнил дорогу, ведущую к мельнице. Без труда я выбрался за линию передового охранения.

Дальше мне следовало углубиться в рощу деревьев с узловатыми, разлапистыми ветвями и, дойдя до берега одной из речушек, впадавших в Дунай, отыскать развалины старой мельницы. Луна изредка выглядывала из-за туч, и тогда идти становилось легче. Я несколько раз утопал в каких-то лужах, покрытых тонким слоем льда, который утром растопит солнце, падал, и могу представить, какой неприглядный вид теперь имел. Мельницу я все-таки нашел, но подойти к ней оказалось не просто, поскольку дряхлая постройка находилась на небольшом островке, затерянном в зарослях камыша и осоки. От мостика, соединявшего некогда берега, остались одни быки. Пришлось раздеться и, прихватив с собой узелок с одеждой, пуститься вплавь.

Бр-р-р, до сих пор мороз по коже, едва припомню! Как я решился на это, сам не пойму. Видно, слишком силен был гнавший меня вперед азарт. Помогло еще то, что отец, воспитавший меня в военных традициях, уделял немало внимания закаливанию, хотя и те процедуры я вспоминаю, мягко сказать, без особого удовольствия. Как бы там ни было, я все-таки вошел в воду. Речушка оказалась неглубокой, хотя течение валило с ног. Не раз оступившись, я наконец выбрался на островок, оделся. Ничего, чувствовал я себя лучше, чем можно было бы предположить.