Ё - Евгений Лукин Страница 59

Кстати, вышеописанный приём тоже фигурировал в нашем «техническом втузе». «Когда пишешь о чём-то тебе не известном, найди что-нибудь похожее в окружающей жизни. Пусть это явления разные, но существуют они по одними тем же законам».

«ГОСУДАРЫНЯ»

Вообще-то, по замыслу, должна была получиться повесть. Целое учреждение придумали. Ах, какие там были отделы! Отдел дактилономии (дактилономия — искусство счёта на пальцах), отдел геликософии (геликософия — умение проводить на бумаге улиткообразные кривые). Но главное — там был нулевой отдел, сотрудникам которого вменялось в обязанность в случае надобности возвращать увлекшихся коллег в реальность из мира грёз, куда те имели обыкновение отлучаться в ущерб работе.

В результате вышел коротенький рассказик. Был он сработан в обычном нашем ключе: столкнувшись с жизнью, фантастика терпит полное поражение, государыню конвоируют до рабочего места — и точка. Но что-то нас не удовлетворяло. Потом позвонил из Москвы друг и издатель, в прошлом — староста Малеевского семинара.

— Что ж вы так безысходно-то? — попенял он. — Ну хотя бы отсвет этих утраченных грёз положили на вашу пыльную действительность…

Ага! Стало быть, не нам одним показалось. Начали думать, как положить отсвет. И вдруг случилось непредвиденное. Разъярённая грёза в лице зеленоглазого Фонтанеля ворвалась в финал и приставила клинок к горлу реальности.

Впервые в поединке с жизнью фантастика у нас вышла победительницей.

«ЗАКЛЯТИЕ»

Печальная мысль о том, что нас даже проклясть нельзя, поскольку мы все давно уже прокляты, обернулась рассказиком о неудаче современной колдуньи, пытающейся сглазить свою порченую соседку.

Подъезд наш, соседка — наша, а вот из-за портрета ведьмы приключилась творческая ссора. Я видел героиню темноволосой и сероглазой, Белка же видела ведьмой себя. За кем осталось последнее слово — угадайте с трёх раз.

«ПОКА ОКОНЧИЛОСЬ ВРЕМЯ»

Рассказ родился из ненависти к хронофагам, к пожирателям чужого времени, доводившим нас порой до отчаяния. Чем-то он напоминал «А всё остальное не в счет». Там мы слили воедино время с пространством, здесь же поставили знак равенства между временем и деньгами.

Надо полагать, начальная стадия ученичества была уже нами пройдена. Куда-то исчез со стены листок с выписанными правилами, выпал из памяти уговор не делать главными героями сумасшедших, алкоголиков и писателей (автопортрета, что ли, боялись?).

Нас потом часто спрашивали, почему героя зовут Калогер. В Византии так называли монахов-отшельников (дословно — «прекрасный старец»). Как явствует из текста, повести «Сталь разящая» и «Слепые поводыри» обговаривались нами уже в то время, но, видимо, имелись серьёзные сомнения в том, что мы когда-нибудь сможем за них взяться всерьёз.

Кроме того, в процессе написания подмечено было ещё одно странное и поначалу встревожившее нас обстоятельство: персонажи продолжали помаленьку отбиваться от рук, явно сопротивляясь первоначальному замыслу. Сначала Фонтанель из «Государыни», теперь вот женщина с набережной. Ей-богу, принимаясь за рассказ, мы и предположить не могли, что пишем про самоубийство и что два года жизни, переведённые незнакомкой на счёт Калогера, были последними её годами.

«ЛИЦО ИЗ НАТУРАЛЬНОГО ШПОНА»

Изображённая в рассказе дверца сейчас находится передо мной, и с неё по-прежнему глядит всё тот же колдун. Когда-то, увидев его впервые, мы с Белкой принялись показывать дверцу каждому, кто бы к нам ни заглянул. Удивительно было то, что некоторых гостей приходилось брать за шкирку и возить физией по книжному шкафу, пока не прозреют.

Естественно, что вскоре как бы сама собой придумалась история о колдуне, выходящем по ночам из дверцы. На должность героя единогласно выбрали лучшего друга, фэна № 1, имя которого слишком известно, чтобы поминать его всуе.

СТИЛИСТИКА В ТРИ ЛИСТИКА

Принято считать, что всякий порядочный автор обязан выработать собственный жаргон, именуемый стилем. Ни черта он, по-моему, не должен. Неповторимость Михаила Успенского или, допустим, раннего Кудрявцева объясняется, на мой взгляд, вовсе не словесными вычурами, а своеобразием мышления.

Не помню, кто это сказал: пытаясь обрести своё лицо, не забудь предварительно обзавестись головой.

Во-первых, каждая вещь требует своего инструментария. Во-вторых, изложить всё настолько просто, чтобы красивое слово «стиль» читателю и в голову не взбрело, поверьте, очень трудно. Несмотря на все наши с Белкой старания, считалось, что ранние наши рассказы «написаны по-разному, с разных позиций, разной рукой». Когда-то это нас обижало.

Последнее время донимает меня крамольная мысль: а ну как авторский стиль всего-навсего признак внутренней ущербности?

Приведу пример. Везде говорят: беляш. И в словаре — беляш. А я родом из Оренбурга. Там говорили правильнее, на татарский лад: белиш. Во всяком случае, тогда, в середине прошлого столетия. И вот подхожу я к продавщице. Что мне ей сказать? Дайте мне беляш? Измена малой родине. Измена детским воспоминаниям. Дайте мне белиш? Не поймут, на смех подымут. И я говорю: «Дайте мне один из этих белише́й».

Вот он вам и стиль.

«ПЯТЕРО В ЛОДКЕ, НЕ СЧИТАЯ СЕДЬМЫХ»

Литературная игра, где участники пишут по очереди экспромтом короткие главки общей повести, стара как мир. Студентами мы её усовершенствовали, введя рискованное условие: каждый соавтор должен быть ещё и персонажем. Задача: посадить противника (противников) в лужу, самому же из неё по возможности вылезти. Игра считается оконченной, когда один из партнёров, прочитавши очередную главу соперника, завопит: «Сволочь!» — и начнет рвать написанное в мелкие клочья.

Став мужем и женой, мы с Белкой по старой памяти частенько так забавлялись, причём каждый раз я оказывался в проигрыше. Но в том случае, о котором сейчас пойдет речь, противник мне достался послабее. Когда-то мы с ним были сокурсниками, потом стали сослуживцами. И вот от большой тоски решили в рабочее время учинить нечто подобное. Вчерне прикинули сюжет: несколько сотрудников нашего НИИ (и мы в их числе), участвуя в гребной регате, проваливаются во времена татарского нашествия…

Каюсь, сладил. Только он себя с кола снимет — я его опять на кол посажу. В конце концов соперник завопил: «Сволочи» — схватил рукопись и куда-то унёс. Больше я ее не видел.

А через несколько лет стало вдруг жаль сюжета, и мы с Белкой, честно предупредив моего бывшего супротивника о наших намерениях, решили восстановить текст, доведя его при этом до профессионального уровня. Так я нежданно-негаданно сделался персонажем собственной мини-повести (электрик Альбастров).

Однако литературная шалость упорно не желала становиться литературным произведением. Мало того, она не желала даже ложиться на бумагу. Наконец кого-то из нас осенило, что все наши герои — разных национальностей (могли бы, кстати, сразу вспомнить правило из «технического втуза»: прежде всего найди то, чем один герой отличается от другого). После этого открытия дело пошло быстро и весело.