Долгий солнечный день - Екатерина Белецкая Страница 59

Пятый покосился на угол дома, покачал головой.

— Давай сходим, отметимся, а то ведь ты же знаешь, что сейчас будет, — произнес он. — А потом расскажешь. Потому что сложно рассказывать, когда он возникнет, и нас снова накроет… в самый неподходящий момент.

Эри фыркнула, и уткнулась Пятому в плечо — он прижал ее к себе, и погладил по волосам. Эри, не выдержав, засмеялась. Причиной этого смеха было происшествие, которое случилось позавчера — Эри с Пятым сидели на этой самой лавочке, немножко смотрели на звезды, немножко рассматривали проекцию Сети, которую показывал Пятый, и немножко, что греха таить, целовались. И вот в момент, когда они как раз увлеченно немножко целовались, на них сверху упало одеяло, а затем голос Саба произнес:

— Одеяло возьмите, холодно на улице.

Что было потом, догадаться несложно. Саба гоняли по саду между грядками и яблонями, грозя ему карами небесными, а одеяло пришлось в результате стирать, потому что оно упало в лужу. Немудрено, что упало — перепуганная Эри, когда выпутывалась, не соображала, куда и что она кидает.

— Ладно, давай сходим, — кивнула Эри. — И чаю заодно дольем горячего.

…На террасе Лин ожесточенно листал какую-то папку, а Саб рассматривал на свет полупрозрачный лист кальки.

— Чего у вас тут? — спросила Эри, первая входя внутрь.

— У нас тут дебаты. У вас, кажется, тоже, — заметил Саб. — План придумали?

— Угу, — кивнул Пятый. — Лупоглазик — это Игнат. Попробуем через него выйти на остальных, подкупив с помощью телескопа.

— Скиньте ему цену. На тысячу, — посоветовал Саб. — Тоже про это думал, — он опустил руку с прозрачным листком. — Рыжий, ерунда. Это вообще какие-то идиотские домыслы. Какой потоп, какие дома, откуда ты взял эту чушь?

— Из папки, — зло ответил Лин. — Вот из этой папки. Был большой потоп, всё затопило, и вот… как там было-то…

— Ладно, пусть пока будет, — сдался Саб. — Вы уже спать?

— В десять вечера? — удивилась Эри. — Не, мы за чаем и одеялом. А то ты нас опять осчастливишь, и будут мне потом кошмары сниться.

— Ты мне теперь до конца дней моих будешь говорить про это одеяло, — проворчал Саб. — Я же не нарочно!

— Так, всё, перестаньте, — попросил Пятый. — Малыш, давай чай наливать, и пошли, ты не закончила рассказывать.

* * *

— …когда у нас появились эти телевизионные проповедники. Ей же было примерно столько, сколько и мне, этой Анне, она была совсем чуть-чуть меня моложе. Мы учились в одной школе, и жили в соседних домах, только я осталась, а она давно переехала. Телевизор, так или иначе, у нас смотрят все. Даже если не захочешь, всё равно посмотришь. На улице, в магазине, в метро. И вот эта… эта… как бы сказать… она была в каждом утюге, понимаешь? Холеная, гладкая, в платке… нет, там даже не платок, потому что платок — это для быдла, а она же королева, поэтому там был плат, именно плат — но не всегда. Она ведь женщина-мать, у нее четверо детей имелось на тот момент, точно не знаю, может, и больше, но она имела право появляться без головного убора, и этим пользовалась.

— И она тебе не нравилась, — подсказала Пятый. Эри кивнула. — Но почему?

— Потому что она лгала. А ей все верили. Например, она лгала про своих родителей. Якобы она родом из очень праведной семьи, вся такая благостная с самого рождения. Что и отец, и мать у нее были чисты чуть не до скрипа. А на деле, — Эри горько вздохнула. — Её мать была… как бы сказать… легкого поведения, и с ней не переспал только самый ленивый. Она из себя корчила журналистку, но все соседи видели, чем она занимается. Дома у них, по словам соседей, чуть не каждую ночь — собачья свадьба, стоны, охи, вздохи. Пили они тоже… неважно, но ни о какой религии там даже речи не шло. И отец этот — она увела женатого дядьку из семьи, и он до определенного момента тоже никаким религиозным не был. Понимаешь? То есть она всю свою карьеру чистой и невинной святой матери-проповедницы построила на лжи, причем весьма паршивой лжи. И ей верили! Она притворялась и лгала, а ей верили…

— Дети за родителей не в ответе, — пожал плечами Пятый. — Может быть, мать у нее и была такой, но сама она разве не может быть хорошим человеком?

— Эта — нет, — покачала головой Эри. — Ни-за-что. Потому что хороший человек — это одно, а честный — это другое… наверное. Если вот это всё, вот так лгать — значит, быть хорошей, то я однозначно не хочу быть хорошей. Вот такой хорошей, как эта благостная тварь. И потом, с ней самой было тоже не всё чисто. Она удрала на другой конец страны, сменила фамилию, и выбилась она только из-за наследства того дядьки, когда и ее мать, и этот дядька умерли. Ну, это я случайно узнала, неважно. Но суть в том, Пятый, что это всё — оно гнилое. И вот точно такую же гниль я почувствовала в Лидии. Потому что картинку нам нарисовали замечательную, согласись. Молодая заботливая мамочка с коляской, вся такая чистая и невинная. Но там что-то спрятано, и оно… нехорошее. Совсем. Я тебе больше скажу: если у человека не было опыта общения с такой вот гнилью, он ее и не почувствует. Люди, они по своей природе склонны верить, они хотят верить — в хорошее. Им рисуют идеал, и они готовы хоть на край света пойти за этим идеалом, или приблизить свою жизнь к его идеальной жизни… у Анны ведь идеальная жизнь. Дом, дети, любящий муж, деньги, она ездит по разным странам — ну, паломничества, понятное дело, но ведь ездит же. Плюс ее все любят, плюс постоянно делают про нее сюжеты, где она то в Иерусалиме, то в Де-Мойне, то в Праге, то в Кельне… встречается с разными людьми, со всеми ведет благостные беседы, плюс съемки на праздники, плюс съемки дома. А теперь представь себе, что ее смотрит какая-нибудь женщина, ну очень недалекая, не образованная, бедная, или даже нищая, типа той же продавщицы Сони из нашего магазина — и что? Думаешь, такая тетка не хочет так жить? В любви, согласии, богатстве? И неважно ей, этой тетке, что эта гниль построена на подлейшей лжи, на чужом несчастье, и что на самом деле… — Эри махнула рукой. — Конечно, они разные, Анна и Лидия. Но основа у них одна.

Пятый молчал, курил, и слушал — он понял, что Эри нужно выговориться, что ей это почему-то важно, что, скорее всего, есть еще какая-то причина для этой длинной речи. И вдруг понял.

— Это ведь был твой отец, да? — спросил он. — Это твоего отца увела та женщина?

Эри кивнула. Она сидела на лавочке, сгорбившись, обхватив себя руками, и низко опустив голову.

— Тогда ты права, — сказал Пятый. — Это действительно низко.

— Я не о том сейчас, — Эри тяжело вздохнула. — Они обе — лгут. С какой-то целью. Та лгала, чтобы стать звездой, и подзаработать. А для чего лжет эта, я не понимаю. Уж точно не для славы и заработка. То есть ложь я вижу, а почему она появилась, и для чего — не могу понять.

Пятый сел к ней поближе, обнял за плечи. Поцеловал в макушку.

— Что мы будем делать, если она — действительно одна из тех шести? — спросил он.

Эри подняла голову.