Звездный корпус - Йен Дуглас Страница 58

Он запросил тактический канал.

— Мейер! Ски! Гарроуэй на связи! Скиньте мне данные со своих ГСД!

Джон догадывался, что напрашивается на хороший шлепок по… тому месту, которым думает — согласно мнению, которого придерживался комдор Маковец. Он самовольно возложил на себя обязанности командира… но Филби, ИОРУнО, беспомощно лежал на куче щебня в нескольких метрах позади, в «парализованном» бронекостюме и выключенной связью. Кто-то должен был это сделать. Джон находился в самой выгодной позиции — на дальнем конце растянутой линии «фронта», что обеспечивало ему чуть более широкий обзор.

Его ИскИн принял данные от Мейера и Камински. В меню появилась еще одна опция, и теперь он мог обозревать территорию с позиций своих товарищей — уже неплохо. И еще он мог приказать своему ИскИну объединить три гиперспектральные картины и получить более детальное, более точное представление о том, что в действительности происходило на полигоне.

На протяжении веков, вплоть до настоящего времени, не прекращается состязание между высокотехнологичными средствами маскировки и высокотехнологичными средствами ее распознавания. Первые примитивные гиперспектральные устройства были созданы еще в двадцатом веке. Они позволяли видеть танки, орудийные расчеты и другое замаскированное оборудование под камуфляжной сеткой и срезанными ветвями. Краску, которая меняла цвет, подстраиваясь под окружающий ландшафт, различить было труднее, но даже лучшие реактивные краски не смогут полностью скрыть оптические характеристики стали, ламинированного пластика или керамики — особенно это заметно в инфракрасном, ультрафиолетовом или рентгеновском диапазоне.

В наши дни краски-хамелеоны с использованием нанотехнологии могут имитировать текстуру и преломляющие свойства различных материалов в ультрафиолете и поглощать или рассеивать тепло, затрудняя распознавание в инфракрасном диапазоне. Правда, мощное тепловое излучение транспортов для перевозки личного состава и тому подобных объектов будет нелегко замаскировать. Но относительно холодные предметы, наподобие автоматизированных орудийных башен, обнаружить почти невозможно.

И все же…

ИскИн сложил данные, окрасив «его собственный» сектор более насыщенными цветами. Лазер снова выстрелил. Дуло было надежно укрыто, чтобы никто не смог засечь местонахождение орудия по вспышкам, но сканеры Мейера тоже что-то обнаружили. Что-то важное… Предательский сдвиг частот отраженной волны, который сообщал: «движение».

— Мейер, можешь подвинуться левее?

— Попробую, — откликнулся Мейер. — Правда… стоит мне пошевелиться, как эта чертова пушка…

Его голос смолк — связь прервалась. Но Гарроуэй успел получить последнюю недостающую часть данных — они пришла, как только Мейер поменял позицию. Одно из двух орудий располагалось слева, на полпути к хребту. Другое — точно напротив, возле останков транспорта, но немного ниже и правее. Позиция, призванная сбить с толку рекрутов: они-то думают, что лазер прячется где-то в корпусе. Ох, как подло…

На дисплее шлема появились две ярко-красные метки.

— Видишь их, Ски? — спросил Джон.

— Мы их сделаем, Гари.

— Бери то, что слева, — отозвался Гарроуэй, — а я сниму то, что возле транспорта.

— Понял.

— По моей команде, — три… два… один… пошли!

Гарроуэй перекатился влево, высунувшись из-за своего валуна, встал на колени и повернул свою лазерную винтовку на цель. На дисплее тут же появилось перекрестье прицела. Джон прильнул к валуну и сосредоточился. На яркое пятно, которым было помечено неприятельское орудие, легла сетка целеуказания, и он с силой придавил кнопку-курок, словно палец плохо чувствовал ее через перчатку. Чужой лазер снова пришел в движение: он засек цель и теперь поворачивался, чтобы поразить ее.

Джон опередил его на долю секунды.

— Есть! — заорал Камински. — Эхо-один молчит!

— Эхо-два молчит, — добавил Гарроуэй. Они говорили на языке военных, стенографическом языке сокращений. Словом «эхо» обозначалась пулеметная установка. Судя по всему, склон был чист, но Джон держал свое оружие наготове. Возможно, поблизости расположена еще одна огневая точка — как раз на тот случай, если первые орудия уничтожат.

— Морской Дьявол, я Дьявол Первый! — крикнул он, переключаясь на частоту взвода.

— Дьявол Первый, я Морской Дьявол, — ответил голос взводного контролера. — Идите вперед!

— Огневые точки нейтрализованы, но у нас восемьдесят процентов потерь. Если вам так нужен этот долбанный гребень, пришлите нам подкрепление, желательно КМС. [65]

Возможно, он выражался не совсем по уставу. Но усталость и отчаяние, охватившие его несколько минут назад, вкупе с выбросом адреналина и запредельным напряжением, требовали выхода. Поднявшись, он быстро зашагал вперед, вверх по склону, чтобы присоединиться к Камински, который уже стоял в тени разрушенного транспорта.

— Какой вид, Гари! — сказал Камински.

Вид был действительно великолепный… и чертовски знакомый. Отсюда, сверху, если поглядеть на восток, за серебристо-серым мерцанием Калифорнийского залива, можно было разглядеть другой берег.

В этом было что-то странное. Оказывается, их старый дом в Гуаймасе — место, которое он надеялся больше никогда не увидеть — так близко. Учебный полигон в пустынной, заросшей кустарником местности Исла Анхель де ля Гуарда, оказался точно напротив Эрмосильо, а в паре сотен миль к юго-востоку находился Гуаймас. Даже в конце сентября остывающий воздух был сухим и перенасыщенном солью — в точности как дома. Суровый климат, палящее солнце… самые идеальные условия, которые только можно создать на полигоне, особенно когда ты учишься работать в броне типа «Марк VII».

Я не вернусь туда…

Чувства переполняли его, к глазам подступили слезы.

Я ни за что не уйду.

Эта мысль пришла неожиданно, непрошено, но Джону показалось, что его чувства вызваны совсем другим. Он взял высоту.

Последние недели комдор Маковец и остальные инструктора Роты 1099 твердили без умолку: «Рано или поздно каждый из вас захочет уйти! И мы сделаем все возможное, чтобы вы ушли!»

Каждый мужчина, каждая женщина, которым довелось пройти подготовку, слышали эти слова. И каждый из них рано или поздно «упирались в стену». У кого-то это случалось в середине подготовки, у кого-то — ближе к окончанию. В такой момент тебе кажется, что твоим мучениям не будет конца, что ты бессилен что-либо изменить. Именно тогда для большинства решается вопрос «уйти или остаться».

Это трудно пережить. Но после «стенки» начинается «подъем в гору». Тренировки кажутся еще более тяжелыми, вопросы и сомнения не прекращаются, а самокрититичность возрастает. И тогда…

— Гарроуэй! — голос комдора ударил по ушам. — Какого черта ты там торчишь?