Балансовая служба - Андрей Егоров Страница 58

– Так пошли, – Митрохин потрогал отбитые колени и констатировал:

– Да ты просто волшебница, Медея, почти не болят…

– Я рада. Последний раз, когда я пробовала лечить колени, человек не мог ходить несколько дней.

– Что, серьезно, что ли?! – опешил Митрохин.

– Нет, шучу, – колдунья улыбнулась.

– Хе-хе, шутница. Ну вперед, что ли? – Иван Васильевич решительно зашагал по одному из проулков. Медея поспешила за ним.

За причудливо одетыми пришельцами из далекого будущего увязалась целая толпа зевак. Вслед им кричали непристойности. Мальчишки швыряли камни в спину и разбегались, как только Митрохин, выходя из себя, принимался орать и грозить кулаком. Чтобы избавиться от праздношатающихся римлян, они прибавили шагу. Но толпа не отставала, продолжая разрастаться. Необычная одежда привлекала всеобщее внимание.

– Лучше бы нам куда-нибудь свернуть, – сказала Медея. Митрохин насторожился. Впереди и в самом деле что-то происходило. Довольно бесцеремонно расталкивая толпу, по улице спешили несколько крепышей в металлических нагрудниках поверх кожаных жилетов. Диковато выглядела юбочка из кожаных ремней, из-под которой выглядывали голые ноги. Картину дополняли тяжелые сандалии на ногах. Головы защищало подобие немецкой каски времен Второй мировой войны, только с массивным красным гребнем – от затылка ко лбу.

– Это что еще за клоуны-трансвеститы? – буркнул Иван Васильевич.

– Легионеры, – сказал Медея.

Рука одного из солдат взметнулась в воздух, он что-то закричал.

– Он нас заметил, бежим, – Медея подтолкнула Митрохина, и они поспешили прочь. Свернули на боковую улицу и побежали по ней. Толпа за их спинами взревела, предвкушая отличное зрелище.

Но колдунья сделала легкий пасс руками, и воздух за ними сделался серым и совсем непрозрачным.

Римские граждане бродили в густом киселе, наталкиваясь друг на дружку.

А Митрохин и Медея миновали несколько двориков и выбежали на узкую улочку. Римской публики здесь было гораздо меньше.

Иван Васильевич на бегу обернулся и увидел, что погони нет.

– Бежим, бежим! – подбодрила его девушка.

– Так нет же никого, – откликнулся Иван Васильевич, сбавляя темп.

– Бежим! – прикрикнула на него Медея и Щелкнула пальцами.

Митрохин против своей воли прибавил шагу, сиганул за очередной поворот и налетел на огромную вазу, стоящую посреди улицы. Ваза покачнулась и плеснула содержимым в Ивана Васильевича.

Тот едва успел отпрыгнуть, изрыгая всевозможные проклятия. Вокруг расползалась устойчивая фекальная вонь.

Какой-то тип с толстой лоснящейся мордой проговорил что-то на благородной латыни (судя по тону, решил пожурить чужестранца), потом задрал подол светлой тоги и начал, как ни в чем не бывало, мочиться в вазу. Медея поспешно отвернулась.

– Ох и мерзкое место, – проворчал Митрохин, критично оглядывая едва не пострадавшие брюки. – И, кстати, почему здесь так воняет?

– Потому что это нижняя часть города, – назидательно заметила девушка, – состоятельные люди живут на холмах. Вон там, погляди.

– Ясное дело, – Митрохин крутанул головой. – Ждут там небось, пока ветерок подует, и они смогут дышать не только ртом, но и носом.

Мерзкое место! – повторил он. – Я от своих слов не отступлюсь! Пакостное, убогое государство! Не могу от отвращения даже говорить – такое чувство, что прямо сейчас в рот кошки гадят.

– Это же история человечества, – возразила Медея, – и я, к примеру, не считаю, что имею право порицать этих людей, если они ведут себя несколько грубо по нашим меркам. Взять, к примеру, того толстяка, что ловил сбежавшую рабыню.

Наверное, нам не стоило встревать. Это их личное дело. Я хочу сказать, нельзя порицать его за то, что он привык поступать так, как здесь принято.

– А я считаю, что имею право его порицать.

Да, я осуждаю его. Извращенец – он и в Африке извращенец, а мерзавец – всегда мерзавец. В каком бы времени мы ни находились, нравственные законы едины.

– Для вас едины.

– Для всех едины! – заупрямился Иван Васильевич. – И не надо меня переубеждать. А то я решу, что ты гадкая, испорченная девчонка.

– А вы, должно быть, в своем времени служили эталоном нравственности?! – подколола его Медея.

Митрохин покраснел до корней волос, вспомнив службу эскорта и распутных девиц, с которыми он обычно имел дело.

– Я, может, и не служил эталоном нравственности, но за детьми с дубинками не бегал.

– Если бы вы не вмешались, возможно, те двое не стали бы на нас нападать, – заметила Медея.

– Этих негодяев давно следовало проучить, – Митрохин сжал рукоять меча, – к тому же они оказались не такими уж храбрецами.

– Чувствую, нам еще придется об этом пожалеть, – вздохнула Медея, – нам ведь предстоит здесь задержаться. Не хочется больше рисковать.

– Среди этих уродов я не останусь, – объявил Митрохин, вглядываясь в толпу оборванцев. Они стояли в отдалении и наблюдали за ними. Самый высокий ковырял в носу с такой настырностью, словно надеялся отыскать в его недрах несметные сокровища. – Ну и уроды! – проговорил Иван Васильевич. – Нет, мне здесь решительно не нравится. Пора отсюда валить. Давай-ка, отправляй нас куда подальше.

– Куда подальше я могу вас отправить в любой момент! – парировала Медея.

– Ты, стервоза, не хами старшим, а делай что тебе говорят, а то я здесь брошу – и вон те типы будут решать, кому ты достанешься на завтрак, обед и ужин.

– Не понимаю, – сказала Медея, – как вам вопреки вашему мерзкому характеру удалось занять такое высокое социальное положение в России. Вы же всегда всем недовольны.

– Не вопреки моему мерзкому характеру, а благодаря, – ответил Иван Васильевич, – с таким характером, как у меня, знаешь ли, города можно брать. Москву, к примеру, можно взять только наглостью. Чем и пользуются многочисленные приезжие. И я тоже, между прочим, из Белгорода в Москву приехал. Правда, у меня к тому времени все уже на мази было – и деньги крутились, и дело росло, и вышки нефть качали…

– Не понимаю, – повторила Медея.

– Не понимаешь – и не поймешь! – отрезал Митрохин. – И вообще думай лучше, что нам теперь делать. Я в Риме жить не хочу. Тут такие нравы царят, что ой-ой-ой… Я тоже, между прочим, кое-что читал о местных укладах. Не серость какая-нибудь. Университет кончал. Они тут любят друг дружку всеми возможными способами. А я, между прочим, человек православный, – вспомнил Иван Васильевич, – нечего мне тут среди грязных язычников обретаться. И вообще я гомофоб.

– Между прочим, Римская империя – не худшее место, куда нас могло занести, – сообщила Медея, – надо только выяснить, в правление какого из Цезарей мы попали – и тогда я решу, что делать дальше.