Обманутый и оскорбленный - Александр Ярославцев Страница 58

Тихо и неторопливо горело пламя камина в петергофском кабинете императора Николая Павловича. Живительное тепло, идущее от мирно потрескивающих сосновых поленьев, щедро согревало царского гостя, который вошел сюда минуту назад, оставив за порогом промозглую декабрьскую стужу и холод. В этом году снега на землю легли очень рано, основательно укутав белым покрывалом великолепный каскад петергофских фонтанов, прекрасные очертания которого хорошо были видны из просторных окон дворца.

Государь с радостью и плохо скрываемым нетерпением смотрел на своего дорогого гостя, прибытия которого он ожидал в своей загородной резиденции вот уже целую неделю. Император специально выбрал местом встречи с Ардатовым Петергоф. Здесь, вдали от столицы, постоянно гудящей тревожными пересудами, и назойливой суеты придворного окружения, Николай хотел обсудить с графом последние события в Крыму, которые сильно истрепали ему нервы за последний месяц.

– Знатный морозец, государь, ох и знатный! – говорил Ардатов, удобно пристраиваясь в просторном кресле возле камина и подставляя свои руки и ноги живительному теплу. – Отвык я, однако, от такого холода, сидя в Севастополе.

– Как там? – спросил Николай, и напряженный голос моментально выдал внутреннее состояние императора.

– Держимся, государь. Назло врагам, на радость тебе и всему русскому народу, – бодро ответил Ардатов, стараясь своими словами снять с плеч своего собеседника хотя бы часть того груза, что огромным Монбланом висел на царских плечах.

– Не будет ли нового штурма Севастополя, Мишель? Не рискнет ли Канробер напасть на город в канун наступления зимы? – с тревогой спросил гостя Николай.

– Нет, государь, – уверенно заявил граф. – После того ураганного шторма, что случился у нас в ноябре, господам союзникам еще долго придется зубы свои собирать. Представляешь, как раз накануне к союзникам из Стамбула пришло много транспортов с различным провиантом, теплой одеждой, порохом и тяжелой артиллерией! По данным, полученным от пленных, господа лягушатники к новому штурму готовились. И вот все это несметное добро за одну ночь на дно пошло. Так что не до штурма им теперь, государь.

Ардатов замолчал, и в памяти его немедленно возникла незабываемая картина следующего после шторма дня. Тогда серая поверхность моря была густо усеяна обломками погибших вражеских кораблей вперемешку с телами погибших моряков.

– Старожилы говорят, что такие шторма раз в сто лет бывают, и я с ними полностью согласен. Видел бы ты только, сколько вражеских кораблей на берег выкинуло, любо-дорого смотреть! Особенно на такую махину, как стодвадцатипушечный линкор «Вальми». Морские волны эту махину в мгновение ока с якорных цепей сорвали и как щепку на берег вышвырнули. Так французы были вынуждены в спешке его спалить со всем находившимся на нем добром, чтобы только корабль нам не достался.

– Так значит, не будет штурма? – пытливо уточнил император.

– В ближайшие три месяца точно не будет. Не до этого сейчас господам союзникам, государь, ты уж мне поверь. Сейчас у них только одна забота – как зиму провести, чтобы при этом половину войска от холода и голода не потерять, – твердо сказал граф и, видя не проходящее сомнение в глазах собеседника, досадливо воскликнул: – Жаль, ох как жаль, государь, что не догадался я захватить с собой ни одного пленного французика, добытого нашими охотниками! Они бы тебе красочно порассказали в числах и лицах о том, как они трясутся от постоянного холода в своих парусиновых палатках. Как живут часто впроголодь и как болезни их косят лучше наших ядер и пуль. Как ругают они по-тихому, начиная от солдат и кончая офицерами, по своей французской матушке императора Бонапарта, пригнавшего их под Севастополь. Много бы чего интересного они тебе смогли рассказать, эти французики. Жаль, не привез!

В сердцах Ардатов даже отодвинулся от горящего камина и в одночасье стал похож на нахохлившегося от обиды воробья.

– Ты не думай, Мишель, что я сомневаюсь в твоих словах. Просто мне очень важно знать это точно. Ведь говорили мне мои советники, что француз двадцати тысяч не соберет, а он сто собрал, да сто еще приготовил. А в парижских салонах гуляет усиленная молва о полумиллионе человек, которых Наполеон готов поставить под ружье. Говорили, никогда он не сможет их к нам быстро перебросить, а он все же перебросил и Севастополь в осаде держит. Говорили, разобьем в пух и прах, шапками французов закидаем, а пока они сами нас колотят! – воскликнул Николай, и из-за того тона, каким были сказаны этим слова, графу стало понятно, сколь сильный груз ответственности давит на его государя за неудачное течение войны.