Волчья звезда - Мария Галина Страница 57

Он слышал вдали возбужденное верещание Зденко, крики старосты, который созывал разбредшихся людей, треск ломающихся ветвей…

Симон вздохнул, вновь покосился на девушку — полупрозрачные веки, похожие на лепестки лилии, теперь были закрыты, синие губы изогнуты, точно она улыбалась чему-то, ведомому только ей одной. Маленькая ручка была плотно стиснута — он помедлил, потом осторожно отгибая окоченевшие пальцы, разжал ладонь; там что-то блеснуло, алое, точно капельки крови. Он осторожно дотронулся до сокровища — холодные на ощупь, застывшие капли, нитка бус из искусственных рубинов, таких ярких и совсем ничего не стоящих… синтетических рубинов.

Он помедлил, потом поднял пылающую нитку и спрятал ее в нагрудный карман комбинезона.

* * *

Голоса все приближались — впереди, ведя лошадь в поводу, бежал Михей. Увидев беспомощное тело, прикорнувшее между корнями, он сначала кинулся вперед, потом остановился, вгляделся и нерешительно произнес:

— Ядзя…

— Мне очень жаль, — начал, было, Симон, но Михей, не обращая на него внимания, молча отстранил его, поднял девушку и понес. Когда он клал свою ношу поперек седла, лошадь шарахнулась, и Зденко придержал ее за повод. Лошадь стронулась с места, белые руки девушки, полускрытые густой лошадиной шерстью, мягко покачивались в такт конскому шагу. Остальные молча шли за лошадью — за все время пути не было сказано ни слова.

На перекрестке Симон остановился.

— Послушай, Гидеон… Я с ними… А ты поговори с Коменски, ладно?

— Да он все видел…

— Я думаю, не все… В любом случае, надо ему рассказать. А в деревне тебе пока лучше не появляться — мало ли…

Гидеон пожал плечами и направился по верхней дороге, тогда как лошадь, ощутимо ускоряя шаг, потрусила вниз, в долину, сопровождаемая молчаливой толпой людей.

Лишь только из-за холма показались крытые соломой крыши, Зденко сорвался и побежал со всех ног; поэтому Симон не удивился, когда увидел, что по обочинам дороги их встречает молчаливая толпа — женщины в накинутых на голову белых платках, старухи и дети. Все они молчали и расступались, когда бурая мохнатая лошадка со своей ужасной ношей приближалась к ним.

Мягко стуча подковками по земле, лошадь вошла во двор михеева дома — старуха уже стояла на пороге; молчаливая белая фигура со слепыми сморщенными веками. Но она повернула голову на звук с той безошибочной точностью, какая дается людям, живущим во тьме долгие годы — или обладающим внутренним зрением.

— Это Ядзя? — спокойно спросила она. Михей кивнул — она не могла этого видеть, и все же сказала:

— Тогда несите ее в дом.

Сама она посторонилась, пропуская Михея, который уже поднимался на крыльцо со своей беспомощной ношей.

— Ее нужно переодеть, — сказала она, — запали свечу, Михей.

Михей внес мертвую Ядзю в дом, остальные молча сгрудились у порога. Старуха было двинулась следом, потом обернулась, поглядев своими слепыми глазами на Симона.

— Это ты, чужеземец? — спросила она.

— Да, — ответил Симон.

— Ты нашел Ядзю?

— Да.

— Знаешь, что с ней?

— Нет… — неуверенно ответил Симон, — полагаю, что задрал волк… но…

— Волк? — сурово спросила старуха. — Нечего наговаривать на безвинную тварь. Волк пришел ее оплакать. Ядзю погубил не волк — вурдалак. Ты ведь все искал вурдалаков, чужеземец? Так вот он — погляди, что он сделал с ней.

— Я не верю в вурдалаков, — устало сказал Симон.

— А зря. Ты не веришь в тьму? Человек становится упырем, когда ему непосильно нести свое, человеческое бремя. Вот он и выбирает себе судьбу полегче.

— Полегче? — переспросил Симон.

— Упырь творит зло, потому что иначе не может — как ветер не может не дуть, — он не ведает ни сомнений, ни угрызений совести.

— Что-то в этом есть, пожалуй, — согласился Симон. — А каков он с виду?

— С виду, — сурово сказала старуха, — он страшен.

— Почему же она пошла за ним?

— Он позвал, и она пошла. Никто не может противостоять его зову. А сейчас уйди, чужеземец. Нам нужно прибрать бедную девочку… Захочешь проводить ее, приходи завтра, в полдень…

— Хорошо, — сказал Симон. Он повернулся и пошел, спиной ощущая неподвижный слепой взгляд.

* * *

Он подошел к воротам замка — с гор спустился туман и защитное поле, атакуемое мельчайшими капельками воды, мягко светилось. Он открыл проход портативным разрядником и поднялся на крыльцо — изнутри пахнуло теплом и уютом обжитого помещения и легким, чуть ощутимым запахом плесени и тления, который не могли перебить даже ароматизаторы.

«Теперь это и есть наш дом, — подумал Симон. — Другого у нас не будет».

Он снял с плеча сумку с бесполезной аптечкой, разрядил лучевик и направился в лабораторию. Винер был там — при звуке шагов он поднял голову и спросил:

— Ну что?

— Разве ты не видел? — спросил Симон, укладывая аптечку в гнездо. — Я думал, вы повесили Наблюдатель над лесом…

— Видел, — согласился Винер, — но подробностей не знаю. Что с ней произошло?

— Она умерла, — коротко сказал Симон.

— Это я и без тебя знаю. Я спрашиваю — отчего?

— Понятия не имею.

— А что говорят в деревне?

— В деревне, — по-прежнему неохотно ответил Симон, — говорят, что это вампир.

— Я был прав, — в голосе Винера звучало чуть ли не торжество.

— Неизвестно. Это только разговоры, понимаешь…

— Если бы ее можно было исследовать… и впрямь ли из нее выкачали кровь…

— Нас убьют раньше, чем ты подойдешь к ней с анализатором.

— Жаль.

— Да, — сказал Симон, — жаль. Он помолчал, потом расстегнул нагрудный карман и извлек отуда пылающую нитку.

— Откуда эти бусы, Винер?

Красные блики упали на лицо Винера, и тот непроизвольно прищурился. Потом спокойно сказал:

— Это мои. Я ей подарил. Попросил Наташу, она сделала… задала программу синтезатору…

— Ara, — тихонько сказал Симон.

— Это же углерод, — Винер превратно истолковал его восклицание, — возни всего на пять минут. А она любила украшения, Ядвига.

— Они были у нее в руке.

— Надо же…

Симон вздохнул.

— Ладно, пойду, доложусь. Что говорит Коменски?

— Говорит, предпочел бы перебраться к Лагранжу на равнину — ему все это не нравится.

— Кому нравится, — горько пробормотал Симон.

…Оливия встретила его в коридоре. Казалось, она стоит тут уже вечность, неподвижная, точно замковая статуя, прижав под грудью узкие белые руки. «Да она ждет меня!» — подумал Симон.