Шанс? Жизнь взаймы - Василий Кононюк Страница 56

Поэтому по зрелом размышлении вместо посиделок направил свои стопы к Мотре и ее ученицам. Нужно было им зерна подвезти, чтобы хватило на всю новую ораву, и расспросить в спокойной обстановке обеих, что они знают о таких, как я. Мне нужна была любая информация, которая помогла бы разобраться, как нам, мне и Богдану, осознанно объединять сознания так, чтобы разница между нашими личностями не бросалась в глаза. Второй немаловажный вопрос, который давно пора было выяснить у Мотри, – как она оценивает шансы того, что у Богдана когда-нибудь поменяется образ мышления с эмоционального на нормальный, и что для этого нужно сделать.

Последние несколько дней установилась ясная, очень холодная погода. Середина января, крещенские морозы. Все вокруг застыло и замерло, скованное холодом. В неподвижном морозном воздухе стояла звенящая тишина, в которой каждый звук разносился на километры. Застыли и все мои начинания, только винокурня дымила без перерыва. Мороз загнал домой лесорубов, Степан с отцом забросили детали к лесопилке, даже батя в кузне не появлялся. Все сидели по домам, пережидая морозы: бабы пряли пряжу, мужики что-то строгали, мастерили, пили бражку и клепали детей. Молодежь балдела на посиделках, и только я был лишний на этом празднике жизни.

Так дальше продолжаться не могло. Эти несколько недель зимы и снега, вынужденного относительного бездействия вымотали сильнее, чем стычки и походы. И самое противное – это моя паранойя, постоянно зудящая в голове, что количество непоняток, связанных со мной, очень скоро перейдет в качество. И это новое качество мне не понравится.

Такие мысли бродили в моей голове, когда торопил коней на узкой лесной дороге, окруженной застывшими и звенящими от мороза величественными деревьями. Только изредка доносившийся из леса треск дерева нарушал монотонный скрип полозьев моих саней. Единственное, что не могло не радовать, – езды было не больше чем на час. Возможно, я не успею за это время отморозить себе чего-то существенного.

– Здравствовать вам всем! Зерна привез. Покажи, Мотря, куда его складывать, а вы, девки, тоже одевайтесь, поможете мне с воза мешки на плечи закидывать.

– Что, сам не возьмешь, бугай здоровый? – нежно поздоровалась со мной младшая, не подымаясь с лавки.

– И тебе здравствовать, гость нежданный, – недовольно глянув на Ждану, что открывает свой рот без спросу, ответила Мотря. – Зачастил ты к нам. Хоть про гостинцы не забываешь, можно и потерпеть пока. Ждана, иди покажи, на возу поможешь мешки подавать.

Недовольно скривившись, Ждана пошла одеваться. После того как мы вернулись обратно и меня посадили за стол, украшенный небольшим бочоночком, случайно оказавшимся в телеге, был задан закономерный вопрос:

– Ну, давай рассказывай, что за печаль тебя в этот раз к нам привела.

Путаясь и сбиваясь на частности, пытался донести до них, что меня тревожит и чего мне в этой жизни не хватает. Мотря мои проблемы понимать отказывалась – мол, надо тебе, вот и работай, кроме вас двоих с Богданом, никто в вашу голову не влезет и вам не поможет. Две другие красавицы сидели с выражением «мы, мол, знаем, но ничего не скажем, пока нас не попросят». Поскольку Мотря этого цирка не замечала, пришлось обратить ее внимание на присутствующих.

– Погоди, Мотря, послушай. Девки твои что-то знают, да говорить не хотят. Любава – та меня видела первый раз, а имя сразу сказала: мол, не Богдан ты, а Владимир. И Ждана поняла, что двое нас в этом теле, хоть и не с чего было.

– Рассказывайте, – коротко приказала Мотря.

– Меня мать не учила, сестру мою старшую учила, пусть земля ей будет пухом. – Любава кивнула в сторону Жданы. – Ее спрашивай, ее учили, как вторую душу заманивать.

– То, что я знаю, ему без надобности, – как всегда, приветливо буркнула Ждана, но под требовательным взглядом Мотри рассказала немало интересного и поучительного.

Маменька ее покойная была любительница вылавливать неприкаянные души. Она широко применяла этот терапевтический прием в тех случаях, когда уже не было другого выхода. Принцип был правильным: не поможет – ну так не одна душа, а две отойдут, какая разница. Но часто помогало. Видимо, будило сие действие скрытые силы организма, он начинал довольно успешно бороться со смертельной болячкой. Естественно, дальше возникал вопрос, куда девать второе сознание и что с ним делать. Тут тоже была отработана незамысловатая, но действенная методика, вытекающая из вечного принципа «Мавр сделал свое дело – мавр может уходить». Хозяину тела предписывалось растворить чужое сознание в своем, а что не растворяется – задвинуть подальше и не выпускать оттуда ни под каким предлогом. Это, помимо выздоровления, увеличивало физическую силу, реакцию, выносливость, поэтому воины, а в основном такой процедуре подвергались лишь взрослые воины с устоявшейся психикой, оставались такой терапией крайне довольны и щедро платили.

Но ничего в этом мире не бывает за так, в данном случае побочными явлениями были проблемы с характером пациента. Он необратимо портился. Нелюдимость, вспыльчивость, повышенная агрессивность, жестокость, кровожадность лишь некоторые из черт, сразу проявляющиеся после вышеозначенных процедур. Но самым неприятным было не это. Все-таки пациенты и до того значительно отличались от ангелов, вышеперечисленные черты в их среде недостатками не считались.

Хуже всего было то, что со временем, по прошествии нескольких лет они теряли над собой контроль и слетали с катушек. Как правило, это бывало в бою с врагами и проходило незамеченным: впасть в боевую ярость и погибнуть – в этом не было ничего необычного. Но когда это происходило в корчме во время попойки и от их рук гибли товарищи, такое, безусловно, не могло остаться без внимания. Рано или поздно кто-то обязан был ответить за это. Нетрудно догадаться, почему Ждана осталась сиротой и была вынуждена скрываться.

Ждана отметила, что мой случай для нее необычен, она и разглядела-то меня случайно, хотя обычно видит таких, как я, за километр. Затем они втроем оживленно обсуждали мою ауру, так я понял, поскольку речь шла о разноцветных искрах и свечении разных органов, причем Мотря утверждала, что свечение Богдана после моего подселения особо не поменялось.

Не обошлось без экспериментов. Поскольку бить в хате было некого, все оделись и смотрели, как я в полутьме, при лунном свете, рублю дрова. При этом меня заставляли сознательно прибегать к помощи Богдана либо рубить одному. Все пришли к выводу, что действия, требующие максимального напряжения, мы с Богданом уже автоматически выполняем синхронно, поэтому Ждана и разглядела нашу сущность, когда мы соперников в корчме мутузили. А мне по наивности казалось, что это я такой крутой. Ну да ладно, как писал поэт, «сочтемся славою – ведь мы свои же люди» [20].

О наших с Богданом перспективах на будущее Ждана говорила осторожно, поскольку мирного сосуществования сознаний до этого не наблюдала. Тем не менее в благополучный исход данного эксперимента все равно не верила. Она была убеждена, что природа возьмет свое и моя человеконенавистническая сущность рано или поздно проявится. Единственный выход для меня в данной ситуации – это уезжать далеко-далеко, где меня никто не знает, и как только почувствую, что съезжаю с катушек, благородно сложить свою голову в бою. Благо найти подходящее сражение, достойное моей головы, в данный исторический период проблем не составит.