Вернуть себе клыки - Владимир Михальчук Страница 56

– Понятно. А почему финальное слово полустерто?

– Это мы так шутили на дембеле, – заворачиваю глазами. – Просто донесли до народа, что офицер умирает. Философия такая.

– Понятно, – совсем неоригинально повторяется Эквитей.

Мы входим на территорию КПП. За нами с лязгом захлопываются тяжелые створки. Дежурный целится в нас из "Карателя" и поднимает руку в приветственном жесте.

– У вас всегда так здороваются в армии? – король старается не замечать кончик оружия около своего носа.

– Ритуал такой. Друга приветствуют, во врага стреляют. Такое распоряжение для всех дежурных и охранников.

Дальнейшие события мне часто снились в прошлом. Я даже пытаюсь проснуться и избавиться от навязчивого ощущения де-жа-вю.

Сначала у нас отбирают одежду и долго парят в контрастном душе. Затем мы проходим магическую очистку – все микробы и пыль Большого Мира растворяются в утробе гигантских вентиляторов. После умывания нам вручают форму гадостного светло-коричневого цвета, по набору постели на брата, одноразовые зубные щетки, мыло и прочую мелочь. Финалом становится последняя проверка документов.

Толстый хват-прапор Жуть Жмуть Федорович, которого я помню еще с юношеских лет, страшно матерится и с натугой поворачивает вентиль входной двери. Толстенная магиталлическая створка с шумом отъезжает на нас. Еда успеваем отскочить, чтобы сохранить пальцы на ногах.

– Бросай одежду сюда! – командует Жмуть Федорович, указывая на две тощие лежанки внутри казармы.

Интерьер все так же уныл и однообразен, как и раньше. Серые стены, мелкие лампочки дневного света под потолком; бесконечный ряд двухъярусных кроватей, приземистых магипластиковых тумбочек с двумя отделениями; холодный колдетонный пол, расчерченный меловыми квадратами и прямоугольниками; подслеповатые окошка чуть выше уровня первого яруса кроватей.

– Выходи на перекличку! – звучит команда.

С постелей тут же срывается два десятка лысых головорезов. Они молниеносно одеваются, набрасывают одеяла на кровати, стремительно выравнивают их и с топотом бегут на плац, который находится за другим концом казармы.

Нам не остается ничего лучшего, как максимально по-быстрому набросить учебную форму и побежать за ними.

Широкий плац, окруженный деревянными щитами, железными лесенками и турниками, покрашенными в темно-зеленые тона. Далекие административные и жилые здания, купол маленького магутбольного поля; несколько лужаек, так называемых "перекурно-рекреационных зон солдата". Через каждые двенадцать метров над гладким магасфальтом тротуара возвышается глубокая урна с надписью "для мусора". Через каждые полсотни шагов виднеются громоздкие контейнеры "для белья".

Вместе с остальными кадетами мы строимся в ровную линию перед казармой. Хват-прапор лениво прохаживается вдоль шеренги. Он глубокомысленно ковыряет в носу и держит перед глазами список подопечных. Близоруко щурясь даже через толстые линзы очков, он водит заскорузлым потным пальцем по желтому листку.

– Непейводиченко.

– Я!

– Наливайведро.

– Я!

– Душегубцев.

– Я!

Каждый солдат, при звуке своего имени, выступает из шеренги на один шаг и отдает Жмутю честь. Длинный список медленно подходит к концу.

– Второй!

Эквитей стоит, словно ни в чем не бывало, и тупо пялится перед собой.

– Второй, твою мать через паперть от…ть! Ты глухой?! – орет на короля хват-прапор.

– Ах да… – рассеянно бормочет монарх. – Я!

– То-то же, – довольно изрекает Жмуть Федорович. – И в другой раз чтобы не забывался. Иначе получишь тут у меня!

Король кивает и возвращается в строй.

– Надо было сказать "Таки есть", – подсказываю ему.

– Буду знать.

– Харр Зубарев.

– Я! – чеканю шаг, ровно выхожу из шеренги и отдаю честь.

Все кадеты поворачиваются и с интересом смотрят на меня. Понимаю, не каждый день на обычные Курсы приходит человек из дворянской семьи. Вельможи имеют свои казармы, которые мало отличаются от санатория повышенной комфортности. Но Вельзевулон Петрович, чтобы его фамильный демон укусил, не дал мне насладиться семейной традицией Валибура. Впрочем, в прошлый раз я тоже не попал к остальным дворянам. Что делать – опала. Мой род слегка насолил функционирующему правительству. Потому не видеть мне ни золоченых биде, ни адъютанток с грудью от третьего размера и выше.

– А теперь, – говорит хват-прапор Жуть, – на первый-второй рассчитайсь.

– Я! – услышав свою порядковую "фамилию", выкрикивает Эквитей.

– Идиот, – отеческим тоном сообщает Жмуть Федорович. – Ну кто тебя звал?

Он отвешивает старому королю звонкую оплеуху. Монарх багровеет и заносит кулак. Я корчу ему устрашающие мины, всем своим видом показываю, что нельзя бить вышестоящего по званию. Не хватало мне, чтобы Эквитея расстреляли в первый же день Курсов.

Дальнейшему обучению строптивого монарха мешает один из офицеров. Одетый в изысканную шелковую форму, с гладко отутюженными штанами и в безупречно выглаженном кителе. На голове офицера поблескивает позолоченная шапка с ветвистыми оленьими рогами. Знак самого старшего следователя!

С утробным рыком бросаюсь вперед, и мои пальцы смыкаются на горле Гарра. Он падает, я – на него. Придавливаю подлеца всем телом. Луплю его коленями в пах, свободной рукой, согнутой в локте, грохаю самстарследа в грудь и в голову.

– Убью, скотина! – ору и бью лбом ему в нос.

Гарр задыхается от пузырящейся крови. Из его рта, похожего на разрезанную окровавленную плоть, сквозь клочья пены выдавливается козлиное "ме-е-е-е".

Страшный удар отбрасывает меня на тротуар. Хват-прапор опускает ногу в тяжелом армейском ботинке и прыгает следом за мной.

Ослепленный яростью и негодованием, делаю Жмутю подсечку. Он влетает головой в окно казармы. Слышится звон разбитого стекла. Затем доносится отборная ругань.

– … удаку… дору… и в… аку… Остановите убийца! – кричит из казармы хват-прапор.

Второй или третий сапог по счету, не помню точно, врезавшийся мне в щеку, отключает меня от действительности.