Манускрипт - Геннадий Марченко Страница 55

— Смелости, я смотрю, вам не занимать. Хорошо, будет вам чай с лимоном. Я и сам люблю побаловаться чайком.

Спустя минуту на столе стоял практически тот же набор, что и пять лет назад: чай в стаканах с мельхиоровыми подстаканниками, сахарница, вазочка с печеньем и конфетами. Отхлебнул ароматного кипятку насыщенного коричневого цвета я не без скрытого удовольствия. Соскучился всё-таки по хорошему чаю за несколько дней, проведённых в партизанском отряде, где вместо традиционного напитка заваривают сбор каких-то травок.

— Наверное, проголодались? — спросил нарком, медитативно размешивая ложечкой сахар в стакане. — Отсюда вас отвезут на загородную базу, где готовится к заброске в Индию отряд под кодовым названием «Индусы», там же, на базе, вас накормят. Как чай? Кстати, тоже индийский.

— Спасибо, вкусный, у партизан всё больше сушёные травы в почёте, но я приверженец хорошего классического чая.

— От товарища Медведева, пока вы летели, пришла радиограмма, как вы отличились при освобождении подпольщиков в Ровно. Ходатайствует о представлении вас к государственной награде. Мы этот вопрос рассмотрим в ближайшее время, а пока у меня есть свободных минут сорок до того, как я уеду на совещание в Кремль, расскажите вкратце, что там у вас случилось по пути с Кубы в Москву?

Рассказ занял минут двадцать, в течение которых Берия, почти не моргая, сверлил меня взглядом. Я глаз не отводил, в свою очередь, рассматривая слушателя. Лицо наркома трудно было назвать симпатичным, но не всем же родиться такими красавцами, как я, главное — что у человека в голове. А Лаврентий Павлович вряд ли мог пожаловаться на недостаток ума. Это сразу после расстрела его вывели недалёким тираном и сексуальным извращенцем, а в XXI веке стали публиковать откровения современников Берии, и в них он выглядел едва ли не совершенно противоположной личностью. Хотя насчёт его сексуальных «подвигов» многие соглашались, ну так ведь у каждого имеется какая-то слабость.

По ходу дела я упомянул о незавидной судьбе Николая Кузнецова, попросив принять меры по предотвращению его гибели в 1944-м. Хотя, честно говоря, сейчас я и сам не был уверен, что в этом варианте истории всё пройдёт по известному мне сценарию.

— Насчёт Кузнецова мы подумаем, спасибо за информацию, — чиркнул он карандашом на листе бумаги. — Однако, как это у вас получается всегда выходить сухим из воды? В подвале Лубянки вас должны были расстрелять — вы сумели уйти. Из лагеря тоже сбежали. В Америке, вместо того, чтобы затаиться, развили бурную деятельность. Благодаря вам, я слышал, вся сицилийская мафия встала на уши, а уж когда вы открыли отель и казино в Лас-Вегасе… Ваш фильм про гангстеров прошлого века мы с товарищем Сталиным, кстати, с удовольствием посмотрели. И вот сейчас, несмотря на авиакатастрофу, вы живы и здоровы. Такое ощущение, что где-то там, — он поднял глаза вверх, — у вас имеется покровитель.

— Насчёт покровителя не знаю, — усмехнулся я, — но у меня и в прошлой жизни были случаи, когда я неоднократно мог погибнуть. Но, как видите, сижу перед вами и готов к дальнейшим свершениями во благо… во благо Родины.

— А что запнулись? — моментально среагировал Берия. — Так трудно даётся слово «Родина»?

Вот же жук, с этим кренделем нужно держать ухо востро. Чуть что не то ляпнешь — и не поглядят на былые заслуги, упекут снова в лагерь или вовсе к стенке поставят. А для Советского Союза, как ни крути, я сделал немало. Одних моих сведений о будущем хватило бы выше крыши, а я ещё и в Штатах умудрялся помогать, хотя вполне мог бы забить на проблемы СССР и жить в своё удовольствие.

— Не нужно меня ловить на этом, товарищ народный комиссар внутренних дел, для своей страны я сделал поболее некоторых. Не хотел обижать кого-то конкретно, — глядя на сузившиеся за линзами глаза, добавил я, — но, согласитесь, сколько людей кричат, что они настоящие патриоты своей Родины, бьют себя в грудь, брызжут слюной, а на выходе хорошо, если хотя бы не навредили стране. Я же и в своём времени проливал кровь за Россию, и здесь жизнью рискую. И пользы, согласитесь, сделал немало…

— Не спорю, немало. Вижу по вашим горящим глазам, что говорите искренне, а искренность я в людях уважаю… А скажите мне, Ефим Николаевич, — уже более доверительно обратился ко мне нарком, — вы всё подробно описали в своих показаниях относительно будущего СССР? Ничего не забыли, не перепутали?

— Вроде бы всё, но если вас что-то конкретно интересует — спрашивайте, постараюсь ответить.

Берия снял обёртку с шоколадной конфеты «Мишка косолапый» и бросил сладость в рот. Вдохновлённый его примером, я взял такую же конфету и спустя несколько секунд сумел оценить вкус орехового пралине с шоколадной глазурью от кондитерской фабрики «Красный Октябрь», — именно такой состав был отображён на фантике.

— Война, все силы брошены на военные нужды, но цех по производству шоколада и шоколадных конфет по-прежнему работает, — сказал нарком и тут же вернулся к недавней теме. — То есть вы уверены, что товарищ Сталин уйдёт от нас в марте 1953 года? И что меня в том же году… расстреляют?

— Может быть, Иосиф Виссарионович и подольше протянет, если всё же начнёт выполнять указания врачей. Но его здоровье уже и так, пожалуй, серьёзно подорвано, в первую очередь из-за стрессов. Что же касается вашего расстрела… Насколько я помню, после кончины Сталина Никита Хрущёв поднял вопрос о вашем несоответствии занимаемым должностям. Позже вас арестовала группа генералов во главе с маршалом Жуковым. Вас обвинили в шпионаже в пользу иностранных разведок, в злоупотреблении властью, моральном разложении и так далее. Ничего нового, в подобных вещах обвиняли десятки тысяч советских граждан, реабилитированных после 53 года. Да и меня, не успел я появиться в этом времени, причислили к иностранным шпионам.

— Это была ошибка, виновные понесли наказание.

— Хорошо хоть задним числом разобрались. А то ведь не прояви я инициативы — лежал бы уже на Коммунарке или сгнил в Ухтпечлаге. Да и ваше захоронение спустя даже через десятки лет останется тайной. То ли сожгли ваш прах, то ли закопали где-то, не поставив даже крестя… В общем, после вашей казни в народе гулял стишок: «Лаврентий Палыч Берия вышел из доверия».

Тут уж нарком не смог удержать на лице маску равнодушия, ноздри его раздулись, а пальцы сжались в кулаки, на красном лице проступили белые пятна. Однако, к чести Берии, он сумел быстро взять себя в руки.

— Ну и что было со страной дальше?

— Особо историей никогда не интересовался, но кое-что помню. Что, например, во главе СССР стояли вы в должности главы МВД, Маленков как предсовмина и Хрущев, занявший пост секретаря ЦК КПСС. Этакий Змей Горыныч о трёх головах. Одной из ваших внешнеполитических инициатив, если я не ошибаюсь, было прекращение поддержки просоветского режима в Германской Демократической Республике, появившееся результате раскола страны после победы коалиции во Второй мировой. Вы выражали готовность на объединение Германии в обмен на репарации в размере 10 млрд. долл. США. Вообще весь социалистический блок выглядел как мертворождённое дитя. Народные восстания в Венгрии и Чехословакии, беспорядки в Польше это подтвердили. Нигде нас не любили, держали за жандармов, при этом наша страна вкладывала огромные деньги в поддержку лояльных нам режимов. А тут ещё после Второй мировой североатлантический блок — я о нём упоминал в показаниях — на территории государств, подконтрольных СССР, затеял операцию под кодовым названием «Гладио», направленную на дискредитацию и вытеснение коммунистов из властных структур, в том числе и посредством их физического уничтожения. В общем, с распадом Советского Союза рухнул и изрядно подгнивший социалистический блок.