Священный огонь - Брюс Стерлинг Страница 55

— Tres bien . — Краб отполз.

— Что это за существо? — спросила Майа.

— Официант.

— Об этом я догадалась, но кто он такой? Он живой? Или это робот? Или какая-то разновидность омара? Похоже, у него настоящий рот.

Поль раздраженно взглянул на нее.

— Вас это удивляет? Вы же знаете, что это штутгартский поезд.

— Да. Конечно. Простите.

Поль по-прежнему молча и задумчиво смотрел на нее.

— Бедный Эмиль, — произнес он наконец.

— Не говорите мне это! Вы не вправе мне это говорить! Я на него хорошо действовала. Мне известно, что я на него хорошо действовала. Вы ничего об этом не можете знать.

— Вы хорошо действовали на Эмиля?

— Ну что мне сделать, чтобы вы мне поверили? Вы же не можете меня выбросить из поезда. Вы утверждаете, что хотите изменений, хотите, чтобы мир стал другим. Ну вот я и правда странная. И я такая, какая есть.

Поль думал над ее словами, постукивая кончиками пальцев по краю стола.

— Позвольте мне сделать вам анализ крови, — предложил он.

— Ладно. Конечно. — Она закатала рукав своего свитера.

Он поднялся, снял с верхней полки рюкзак, открыл его, порылся и достал определитель крови с тонкой иглой, а затем приложил маленький прибор к ее локтю. Аппарат забулькал, задрожал и выкинул тонкий, словно волосок, игольчатый клюв. Она не почувствовала боли. Может быть, едва ощутимый укол.

Поль забрал определитель крови. Прибор опять дрогнул и раскрыл свои крылья, образовав экран дисплея шириной в два пальца. Поль наклонился поближе и всмотрелся.

— Итак, — наконец сказал он, — если вы желаете сохранить свою тайну, то больше не позволяйте никому делать вам анализ крови.

— Хорошо.

— У вас анемия. В сущности, ваша жидкость — это даже не кровь.

— Да, это, должно быть, клеточные очистители и катализированные носители кислорода.

— Понимаю. Но здесь более чем достаточно ДНК для удостоверения вашей личности. Тогда вас можно будет отправить в службу социальной помощи. Если это когда-нибудь станет необходимо.

— Знаете, Поль, вам незачем стараться и искать мои медицинские документы. Мы уже слишком далеко зашли, и я даже скажу вам, кто я.

Поль поймал «москита» полоской от хроматографа и аккуратно сложил запачканную бумагу.

— Нет, — ответил он, — в этом нет необходимости. В сущности, я даже считаю, что это не слишком умно. Я не хочу знать, кто вы такая. Я за это не отвечаю. И уж точно мне нужно от вас совсем другое.

— Что же вам от меня нужно? Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Докажите мне, что вы не человек и в то же время художник. Вот чего я хочу.

Штутгарт был большим шумным городом. Большим, шумным, жарким, зеленым. Городом тяжелых воздыханий, ворчаний, журчаний, хрипов и прочих сложных естественных звуков. В Штутгарте люди привыкли громко и оживленно разговаривать друг с другом на улице. Они выходили из сфинктеров дверей и переходов, образуя хаотичные пешеходные потоки.

Знаменитые башни были просто циклопическими постройками, но ритмичное дыхание превращало их в слабое подобие океана, а не в нагромождение горных вершин. Майа улавливала дыхание этих чудовищных башен, похожее на хрип больного. Это дыхание ураганом проносилось над меховыми улицами, в воздухе парило и пахло лимонами.

— Моя семья участвовала в строительстве этого города, — сообщил Поль, осторожно обойдя большую, влажную, непонятную мешанину, с виду напоминающую мюсли. — Мои родители были минерами и взрывали свалки.

— Были?

— Они перестали этим заниматься. А мусорные кучи ничем не отличаются от отходов любой добывающей промышленности. Лучшие и богатейшие свалки успели быстро разобрать. И теперь право разрабатывать свалки в основном предоставляют нефтяникам, газовикам, временным рабочим. Удач в этом деле уже не предвидится, на мусоре много не заработаешь.

— Я понимаю.

— Не стоит сожалеть, моя мама сделала отличную карьеру. И я, так сказать, дитя удачи. — Поль весело засмеялся. Он уже не был таким официальным, был рад возвращению домой.

— Ваши родители французы?

— Да, мы родом из Авиньона. Половину населения Штутгарта составляют французы.

— А почему так получилось?

— Потому что Париж превратился в музей.

Освещение на улице изменилось. С башни слетела огромная ребристая мембрана и закрыла собой окрестности. Под ней закружилась стая белых журавлей. Они спланировали на землю, похожие на паломников в белоснежных одеяниях. Птицы начали клевать на дороге мусор, но им было трудно расклевывать этот жесткий хлам.

— Лучше остатки мусора, — пояснил Поль. — Железо, алюминий, медь и все в этом роде — их рыночная цена резко упала после изобретения современных материалов. Конечно, дешевые алмазы побили все цены на свете. Но обогащенное стекло, оптические волокна, защитные средства и аэрогели… — Он жестом показал на окружавший их городской ландшафт. Маленький предприимчивый, заинтересованный человек среди огромных небоскребов. — Материалы на углеродной основе вытеснили с рынка металлические конструкции. В Штутгарте живут прогрессивные люди, презирающие всякое старье.

— Этот город очень похож на Индианаполис.

— Нисколько! Ничего подобного! — запротестовал Поль. — Индианаполис — это политический акт, причуда азиатских реваншистов. А Штутгарт — серьезный город. Единственный по-настоящему современный город в Европе! Единственный город, строители которого верили в будущее, а не в бесконечное повторение прошлого.

— Я не уверена, что буду счастлива, если будущее станет так выглядеть.

— Оно будет выглядеть не так. Ведь весь мир не стал похож на Нью-Йорк сто лет тому назад. Для определенного периода было вполне достаточно, что мир захотел выглядеть, как Нью-Йорк. Штутгарт — такой же урбанистический центр притяжения. Он единственный город на свете, где современному обществу позволили говорить современным архитектурным языком.

— Я заметила, что вы употребили прошедшее время.

— Других Штутгартов и быть не могло. У геронтократического общества нет энергии и воли к радикальному обновлению. Ну если только большой город переживет катастрофу, как Штутгарт, и у выживших не останется выбора. — Поль пожал плечами. — Перспектива не из приятных! Может быть, какие-нибудь фанатики считают катастрофы приемлемой ценой перемен, но я изучал историю катастроф и знаю, что это зло. Перемены, которые мы наблюдаем, неизбежны. Мы можем много говорить о выживании. Достаточно прожить долгий срок, и реальность начнет уходить у вас из-под ног, навсегда исчезать. — Он сделал паузу и задумался. — Мне очень нравится Прага. Этот город способен преподать миру отличный урок, и Прага, как ни странно, близка Штутгарту. Прага продлила свой век, стала великолепным раритетом, сохранила очарование прошлого. Прага нашла новый шанс, обрела второе дыхание. Теперь Прага — драгоценное яйцо постчеловечества.