Ночной хозяин - Данил Коган Страница 55

Новое состояние души раздражало его и восхищало одновременно. Он никак не мог привыкнуть соизмерять свои поступки с регулярными чувственными всплесками и не понимал, как другие-то люди с этим справляются.

Может, все дело в том, что он одержимый? У него все по-другому?

Откинулся входной клапан шатра, впустив внутрь уличный холод. Внутрь ввалился обер-лейтенант ар Ронер, принеся с собой кусочек начавшейся зимы — немного снега на треуголке и плечах камзола.

— Что, Бруно, время?

— Да, господин полковник. Нам пора выдвигаться. На месте уже все готово. Я приказал привести Аякса.

— Едем.

Полковник поднялся, собрал разбросанные по столу бумаги в шкатулку. Погасил лампы. Надел теплый плащ на меху и вышел в промозглое ноябрьское утро.

В полумиле от военного лагеря, разбитого его отрядом, курился сизым послепожарным дымком сожженный вчера его солдатами имперский форт — Флусштейн.

Форт находился неподалеку от городка Линдау, на острове, и защищал стратегическую переправу через Мадну ^[103]. Здесь река, разбившись на три рукава, пробиралась между берегами и двумя крупными островами, связанными между собой длинными свайными мостами. Последний участок переправы, за которым находились земли Союза Провинций, был паромным.

Прямо на окраине Линдау, на берегу, люди полковника за ночь выстроили эшафот. Ко второму часу из городка согнали жителей, толпа которых, человек двести пятьдесят — триста, густела справа от места будущей экзекуции. От города местных отсекали нестройные ряды ландскнехтов, а от эшафота — тонкая линия драгунского оцепления. Внутри оцепления стояли вчерашние бунтовщики — пленные солдаты и офицеры гарнизона Флусштейна.

При появлении полковника со свитой его изрядно замерзшие люди подтянулись, по толпе горожан потек неприязненный гул голосов.

Наперерез кавалькаде бросился невысокий плотный бюргер с непокрытой головой, за ним спешила женщина в сером убогом платье и рваном плаще. Полковник слегка придержал Аякса, чтобы не сбить обоих с ног, а мужчина бухнулся коленями о мерзлую комковатую землю, поймал стремя полковника, немного проехав за конем.

— Милости, господин офицер! Прошу милости! — взвыл он, глядя на Секондино снизу вверх. — Для сына нашего, Харольда! Ему четырнадцать всего, он же пацан совсем сопливый! Барабанщик он, господин офицер, милости просим… — женщина стояла рядом, безвольно опустив глаза, губы ее шевелились, однако наружу не вылетало ни звука. Одна рука у нее перебирала камушки какого-то амулета, вторая вцепилась в горло, так что худые грязные пальцы побелели, будто женщина пыталась себя задушить.

Полковник вдруг остро захотел ударить сапогом в запрокинутое бородатое лицо, разбить его в кровь, в кашу, прервать поток жалоб и причитаний. Кажется, что-то такое отразилось в его взоре, потому что мужик вдруг булькнул, оборвался на полуслове, отпустил стремя и грузно осел на землю.

— Милости, говоришь? Тут уж как духи решат. От меня ты милости к врагам маршала и империи не дождешься, — полковник ослабил поводья, Аякс пошел шагом. Мужик зашелся в полукрике-полурыдании, исчез позади.

— Этот Харольд вчера заколол Малыша и лейтенанта ар Лорейна из «Забияк» подрезал. Из того кровь хлестала, как из свиньи, — догнав ар Стрегона, тихо сказал ему ар Ронер. — Нормально так набарабанил. Потом вы «барабанщика» вырубили. А Лорейн кровью истек, ночью душу Владыкам вручил.

— Ар Лорейн умер? Это плохо. После договорим.

Их встречали. Впереди стояли: полковой фециал ^[104], два профоса ^[105] — полковой и профос «Забияк» — и лейтенант ар Рассел, который распоряжался всей церемонией.

Профосы были в деревянных масках, помеченных справа шестиконечными звездами (в центре звезды помещен символ Владыки Криоса), слева пронзенной мечом змеей в лавровом венке. Сейчас они не люди. Они лишь руки, что выполняют волю Владык и императора. На правых рукавах, под серебряным шевроном повязаны черные банты — знак должности.

Чуть дальше стояли помощники профосов, солдаты из их отрядов, с траурными лентами на рукавах.

Маска фециала была из красной меди — искуссно выполненное человеческое лицо, одна половина которого кривилась в яростной гримасе, вторая, выкрашенная в черный цвет, представляла собой олицетворение ужаса. Церемониальные одежды жреца — красного и черного цветов. Никакой кожи, никакого металла, кроме меди.

— Все готово, господин полковник, — глухо пробубнил фециал. — Жребии солдатам уже раздали, жертвы отобраны. Ждали только вас.

— Можете начинать ритуал. Сперва солдаты. Потом офицеры, — и, повернувшись к профосам, — постарайтесь закончить побыстрее. Но крови чтобы было побольше.

Профосы кивнули, все разошлись по местам. По знаку фециала, подошедшего к алтарю, зарокотали ротные барабаны.

Первого солдата из тех, кому не повезло вытянуть жребий с сигной Владыки Кроноса, подтащили к алтарю, сорвав правый рукав рубахи, обнажая руку до плеча. Фециал снял с алтаря медный кривой нож, взмах!

Татуировка воинской присяги на правом предплечье пересекается кровавой чертой. Кровь с ножа капает на алтарь. Нож возвращается к предплечью, снова приникает к татуировке. Ничего не происходит, и солдата тащат в сторону толпы его бывших сослуживцев. Фециал вытирает лезвие о ткань своих одеяний, а к нему уже подводят следующего солдата.

Их одиннадцать, каждый седьмой из выживших во вчерашнем бою. Солдаты были виновны все, они, конечно, выполняли приказы вышестоящих, но бунт должен быть наказан. Как и массовое бегство с поля боя или потеря отрядного знамени. В таких случаях судьбу виновных решал семеричный жребий.

В мешок клали камни-жребии по числу бунтовщиков, каждый седьмой нес смерть, остальные — избавление от наказания. Фециал со жребием обходил всех приговоренных.

Сегодня сигнами Криоса было снабжено одиннадцать камней, остальные шестьдесят семь были помечены спасительной руной Владыки Тетис.

Пока фециал выяснял волю духа отрядного алтаря, помощники профоса выстроили пленных солдат в две неровные шеренги, стоящие друг напротив друга. Каждому пленному вручили шомпол или палку.

Первого обвиненного втолкнули внутрь импровизированной аллеи. Его задачей, как и задачей остальных десяти, было пройти этот живой коридор до конца.

Всего-то тридцать шагов.

Тридцать шагов, под градом ударов, — и ты оправдан. Солдат скрючился, прикрыл руками голову и рванулся вперед. Он не добежал до выхода совсем немного, упал подергивающимся куском окровавленного мяса под ноги бывшим товарищам. Помощник профоса ловко зацепил его крюком своей глевии за шею, вытянул наружу, освобождая проход.