Черневог - Кэролайн Дж. Черри Страница 54

— Господи, — сказал Петр, переводя дыханье. — Он спит?

— Он определенно выглядит спящим, — подтвердил Саша и подошел поближе к камню и к спящему на нем Черневогу.

Петр догнал его и схватил за руку.

— Не подходи ближе и не трогай его.

Дождевые капли поблескивали на бледном лице и руках Черневога, его волосы и одежда намокли от влаги. Он напоминал восковую фигуру, которая дышала. Петр был очень удивлен тем, что одежда, присыпанная листьями и обломками веток, так хорошо сохранилась за все то время, пока Кави Черневог оставался живым.

Это существо, в свое время погубившее Ивешку и причинившее всем столько зла, сейчас, погруженное в сон, не выглядело столь дьявольски опасным. Один вид этого еще очень молодого человека отрицал всякую возможность всего, что он совершил в своей жизни.

— Итак, мы здесь, — едва слышно произнес Петр. Он оглянулся на стоявших вокруг них леших, которые сейчас походили лишь на старые, обветшавшие деревья. — Слава Богу, что мы, кажется добрались сюда раньше, чем это удалось ей. Мисай, скажи нам, где Ивешка? Скажи нам хотя бы это!

По-прежнему не двинулась ни одна ветка, не приоткрылся ни один глаз.

— Возможно, если учесть все излучины реки, мы могли обогнать ее, — сказал Саша.

— Мне не нравится это, мне вообще не нравится все, что происходит здесь. Что случилось с лешими? И что мы собираемся делать с ним? Чего они ждут?

— Не знаю, — сказал Саша.

Петр снял шапку, поправил спадающие на глаза волосы и вновь водрузил ее на голову, поглядывая на Черневога. Его не отпускало воспоминание о том, как в далеком нищем детстве, заполненном воровством в трактирных подвалах, он однажды убил крысу. Он проткнул ее, когда та напала на него. И этот ужасный удар, который прикончил ее, преследовал его по ночам во время сна. И Бог свидетель, что с тех пор он никогда так и не убил больше ни одной.

А вот здесь он совершенно спокойно задумывал убийство спящего человека, хотя бы это был и Черневог, заслуживший сотни раз быть убитым.

— Мне кажется, что тебе следует проверить наши вещи, — сказал он, обращаясь к Саше.

— Это будет… — Саша неожиданно взглянул на него так, будто все понял. — Петр…

— Я позабочусь обо всем остальном, это только мое дело. Должны же мы были сделать хоть что-то с тех самых пор. А теперь уходи.

Саша медленно отошел, покачивая головой. Затем остановился и сказал:

— Петр, у меня нет уверенности на этот счет.

— Я твердо решил это, а ты все еще колеблешься. Поэтому уходи!

— Ведь лешие могли бы и сами убить его: они не задумываясь могут убить любого правонарушителя, на этот счет у них нет никакой совести…

— Возможно, что они пришли к выводу, что это только наша работа. Что ж, это вполне справедливо. Я могу согласиться с этим. Уходи.

— Но только…

— Саша, иди, проверь лошадей, черт возьми! — То, что Саша медлил вступить с ним в спор, пугало его и колебало его совесть. Он был уверен, что вокруг могли быть какие-то затерявшиеся желания, направленные на то, чтобы заставить их совершить очередную ошибку или стать жертвой сомнений, которые в конце концов приведут их к краху, а это созданье вновь останется на свободе. Он еще крепче сжал руку, лежавшую на рукоятке меча, и махнул Саше, настаивая, чтобы тот уходил.

— Петр!

Он увидел вспышку тревоги, мелькнувшую в сашиных глазах, и повернулся в тот самый момент, когда сова плавно опустилась и села в ногах у спящего Черневога.

— Итак, у него все-таки есть сердце.

— Будь осторожен с ней!

— Будь проклята эта осторожность! Зачем, спрашивается, я пришел сюда, за птицей или за ним?

— Но только не птицу! Нет, нет, только не птицу! Она не должна умереть, пока он жив.

— Твое дело держаться в стороне! — Петр вытащил меч из ножен, подходя ближе к Черневогу, чтобы пронзить его, и в этот момент сова, раскинув крылья, бросилась на него, целясь прямо в лицо.

— Берегись! — закричал Саша.

Петр был уже готов нанести ей удар, замахнувшись мечом, но сова, избежав сверкающего клинка, вцепилась когтями в сжимавшую меч руку. Она изо всех сил била его крыльями и разрывала клювом руку, в то время как Саша пытался отогнать ее голыми руками.

Она взлетела вверх, и Петр ударил ее с дикой силой, ударил со страха, охватившего его в тот самый момент, и сбросил на землю с острия собственного меча.

— Петр! — воскликнул Саша.

Свинцовые отблески дневного света, прорывавшегося сквозь густую сетку сплетенных колючек, казалось сплелись с той болью, которая пронзила руку и плечо Черневога, остановившись в сердце… И от этой боли Черневог соскочил со своего ложа и побежал… Он хотел видеть, хотел ощутить тепло, хотел набраться сил от окружавшего его леса…

Но лес сопротивлялся ему, а охотники были совсем рядом, сзади него.

Он вновь почувствовал себя ребенком, убегавшим из дома, а волки, которых послала Драга, уже перерезали ему дорогу, и он уже ощущал совсем рядом их острые зубы и желтые глаза. Колючки разодрали его руки, как только он, метнувшись в сторону, натолкнулся на кусты. Какое-то время он бежал относительно свободно, рассчитывая на то, что ему удастся сбежать от них, но колючая изгородь вновь замаячила перед ним, кусты окружили его со всех сторон, а когда он повернулся спиной к колючкам, то его охотники превратились в тех самых всадников, которых он постоянно видел во сне, теперь приближавшихся, чтобы убить его.

Он хотел жить, больше всего на свете хотел этого, но чувствовал, как силы оставляли его, и он не мог понять ни того, где он находится, ни того, почему волки вдруг приняли человеческий облик… Он так дрожал, что хватался за колючие ветки, удерживая себя на ногах. Он помнил эти имена: Саша, ученик Ууламетса, который был наиболее опасен для него, хотя с мечом к нему подступал Петр Кочевиков. Именно Петр был готов убить его, и таким образом вновь отправить в постель к Драге, которая только бы и сказала: «Ну вот, дурачок, разве ты на самом деле думал, что когда-нибудь можешь сбежать от меня?"

— Господи, — пробормотал Черневог, и сел, прислонившись спиной к колючим веткам.

— Где моя жена? — спросил Петр, приставив меч к его груди. — Где моя жена, черт побери?

— Я ничего не знаю об этом, — едва слышно ответил он, и, казалось, почувствовал, к собственному удивлению, что во всем мире у него не было лучшего друга, чем этот человек, который должен был положить конец всем желаниям, единственный из всех, кого ему доводилось знать, который не имел никаких иных замыслов против него. Так он сидел, приготовившись к смерти, а Петр стоял, глядя на него, слегка упираясь в его грудь мечом. Никто из них не шевелился, казалось, что они навечно застыли в этой позе.