Планета кошек - Бернард Вербер Страница 54

Моя мать говорила: «Самое неприятное в смерти – неспособность действовать в последние секунды перед кончиной, когда тебя посещают отличные мысли и понимание всего на свете».

Матушка скончалась в преклонном возрасте двадцати лет (у людей это соответствует девяноста годам), и то по глупой случайности: ее подвел расчет при прыжке с крыши, и она не достигла крыши противоположного дома. Она шлепнулась на мостовую, и все бы ничего, если бы не машина, проезжавшая именно в тот момент.

Не знаю, не мелькнула ли у нее за доли секунды до того, как ее голова превратилась в кашу, такая мысль: «Ну вот я и поняла наконец смысл жизни».

Не знаю, как вы представляете последние секунды перед тем, как ваше тело превратится в гору мяса, а я со дня смерти матери живу с мыслью, что постоянно должна быть готова к утрате всего.

Сейчас я отчетливее, чем когда-либо раньше, чувствую близость конца.

Тамерлан решителен и полон энергии, он не успокоится, пока не сотрет в пыль нашу спасительную башню, последний оплот сопротивления крысиному нашествию.

Признаться, дальнейшее меня мало интересует в силу того, что я уже не смогу его наблюдать.

Другое дело, если…

Другое дело, если после меня останется письменный след.

Кошачья Библия или автобиография Бастет?

Чем больше я об этом думаю, тем интереснее становится мне собственная правдивая история по сравнению с выдуманным текстом, с вымышленными легендами, с космогонией другого биологического вида.

Нет ничего более волнующего, чем реальность.

Даже если ты подозреваешь, что твоя история может оказаться еще невероятнее, чем любая легенда.

День складывается как-то странно.

Я не голодна.

Я прохожу мимо своего сына, все больше злоупотребляющего наркотиками.

На шестьдесят девятом этаже я встречаю Натали и Романа, которые после слабой попытки поговорить разразились взаимными упреками и наорали друг на друга, что чревато новой разлукой.

Я склоняюсь к мнению, что ее беременность сопровождается гормональными нарушениями и ухудшением настроения.

Я вылезаю на крышу небоскреба и встречаю там Эсмеральду, которая, как я накануне, любуется Нью-Йорком с этой ни с чем не сравнимой точки обзора.

– О чем ты думаешь?

– О Буковски, – сознается она.

– Тебе известно, что его назвали в честь поэта, убивавшего себя пьянством?

– Порой он бывал неуклюжим, но он меня смешил. Мне его не хватает.

– А мне не хватает Пифагора. Мы обе – «вдовы», как это называется у людей.

– Теперь мы ждем своего часа, – философски заявляет желтоглазая черная кошка.

– Рано или поздно все умирают.

– По-моему, мы прожили замечательную жизнь – в той мере, в какой с нами происходили необыкновенные события. Если уж на то пошло, я благодарна за все это тебе, Бастет. Не будь тебя, я бы, наверное, так и осталась в Булонском лесу и продолжала ловить ворон.

– Нет, это я тебе признательна, Эсмеральда. Я была к тебе несправедлива. Ты реально спасла мне жизнь, а я не хотела этого признавать – боялась, что ты станешь звездой вместо меня. Теперь, на исходе нашего существования, я не прочь признать, что испытывала дурацкую ревность – совсем как моя хозяйка Натали ревнует Романа. Все мы боимся потерять то, что нам якобы принадлежит. А на самом деле нам не принадлежит ровным счетом ничего.