Егерь императрицы. Тайная война - Андрей Булычев Страница 54

Егеря отсыпались и отъедались за все эти последние трудные месяцы. Никто их особо не беспокоил. В овраге возле учебного полигона ими ещё летом была сложена из чистых буковых брёвен, а затем частично врыта в землю аккуратная банька. Крышу она имела тесовую, низкую, с земляной насыпкой на чердаке, а дощатый её пол был в больших щелях для стока воды и с набросанным поверх него сеном для духмяности. Прямо под крышей у неё было небольшое оконце для света и для выгонки дыма. Швы между брёвен солдаты тщательно законопатили мхом, а внутри сложили из крупных камней голышей огромный очаг. Трубы и, соответственно, выхода дыма наружу он не имел. Так что топилась эта банька по-чёрному, очень быстро разогреваясь и долго удерживая внутри себя тепло. И вот теперь егеря десятками по очереди ныряли в её жаркую парную темноту. Мылились все тут же на лавках внизу, где было чуть прохладнее. Парились на сбитых из «незанозистой» доски полках вениками, запаренными тут же в шайках. Для солдат, вымотанных тяжёлым физическим трудом, баня с «охаживанием» себя разогретым веником была одновременно и наслаждением, и жизненной необходимостью. Она глубоко очищала кожу, выгоняла с обильным потом из пор соли, облегчала боли в натруженных мышцах и суставах, смягчала дыхание. Тут же сверху, на жердях, прожаривали и одёжу, не давая расплодиться в ней платяным вшам.

– Эх, кваску бы ещё сюда! – мечтательно щурился Макарыч, сидя в предбаннике и прихлёбывая из своей глиняной кружки травяной взвар. – Домом пахнет, так и кажется, что тятя сейчас крикнет: «А ну-ка, Ванька, поддай парку, чаво это ты на скамье снизу притулился?» Засмеётся и прибавит ещё: «Баня без пару – что щи без навару!»

– Да-а, баня она такая! – поддержал пожилого унтера Тимоха. – Бывалочи тоже у себя так намашешься-то энтой косой на сенокосе, что даже и руки-то выпрямить бывает невозможно. Так и ломит, так и ломит их, када разогнуть вдруг всхочешь. Вот тут-то ужо только та баня и есть лекарь! Отпаришься в ней как следует, и всё-ё, и уже далее жить мо-ожно.

– Ага-а, – протянул Федька, расчёсывая своей пятернёй заросшую густым чёрным волосом грудь, – а потом-то как отлежишься порядком, отопреешься да обсохнешь на сеннике, глядишь в щель, а к ночи-то уже и девки в не такую жаркую парную идуть. Ох, и хороши те девки после бани-то, ммм, – аж промурлыкал, зажмуривая глаза, Цыган.

– Кто о чём, а этому всё лишь бы о своём антиресе балякать, – проворчал Макарыч. – Вот не доведёт тебя до добра это твоё блудодейство, Федька! Вот ведь не зря тебя Ляксей Петрович к ногтю-то прижал, ох и не зря! Одно только плохо, что и все робята через тебя неудобства и наказание принимали. Смотри у меня, Федька, чтобы без дури теперяча всё было!

– Да что ты, дядь Вань, ну что я, дурной, что ли, совсем! – встрепенулся Цыган. – Да всё я понял, чай, уж не парубок давно. Мне давеча вон командир сам сказал: «Ты учи грамоту, Фёдор, и будет тебе капральство. Отменно ты себя со своим головным дозором показал во всех последних делах». Я, может, и правда, сейчас на повышение пойду, галун себе на обшлаг нашью, а потом, глядишь, и три, как вот ты, выслужу. А чё нет-то? Всё равно ведь до скончания века мне эту солдатскую лямку тянуть. А так, глядишь, в какое-никакое, а в унтерское начальство, Бог даст, и смогу выбиться. Да у меня и так вон пятёрка крепко сбитая, ребята в огонь и в воду за мной пойдут.

– Давай, давай, – улыбнулся Гусев. – Подпоручик говорил, что скоро команду нашу начнут сильно расширять, и ему для новых, набранных в полках рядовых много хороших унтеров потребуются. Вот ты и получишь для начала своё капральство. Будешь опосля весь правильный такой, спуску и послабление лентяям и ёрникам вообще не дашь. Потом уж заважничаешь вконец и станешь всех уму-разуму поучать. В карьере это, брат, так, затянет она человека, а потом уже и меняет его самого. Глядь, а того уж через год и вовсе не узнать. Только бы вот не возгордился, ты Федька, на жёрдочку бы, как соседский кочет, не взлетел важничая.

– У нас не возгордится поди, – усмехнулся Тимофей. – Мы ему быстро те крылья-то подрежем, кукарекать не сможет! – и он со смехом толкнул плечом Цыгана. Тот саданул в ответ локтём. Назревала потешная борьба.

– А ну-ка быстро в баню, шалопаи, остыли уже, гляжу! Вон и шалить ужо начали, – прикрикнул Макарыч, грозя егерям кулаком. – Бегом все на полок, скоро уж десяток Потапа сюды пожалует, а вы ещё даже не помылись, мочалой как следует не тёрлись балаболы!

«…- Особенно хочу отметить умелое руководство своими боевыми группами всего унтер-офицерского состава команды и ещё рядового Лужина, который постоянно на выходе командовал головным дозором и вёл себя исключительно храбро и примерно во всех случаях.

Покорнейше прошу Вас о поощрении всего личного состава вверенного мне воинского подразделения.

Командир особой отдельной команды при главном квартирмейстерстве Первой дунайской императорской армии, подпись, подпоручик Егоров А.Г. Число, месяц, год».

Ну, вроде бы всё. Двухдневный его труд был, наконец-то, закончен. Первое подробное донесение, описывающее в деталях весь этот последний выход на Балканы, было Егоровым составлено ещё до обеда. Теперь же Алексей подготовил отдельный рапорт на поощрение для всей своей команды. Пока горячо было всё это дело, можно было ждать милости от начальства, потом пройдёт какое-то время и всё как обычно забудется. А дело-то действительно было неординарное. Завтра, как и предписывал ему господин барон, он сможет отправиться в штаб армии и предстать перед своим куратором с подробным докладом. До этого господина полковника велено было не тревожить. Всё квартирмейстерство сейчас жило по воистину бешеному графику, «переваривая» в своих кабинетах всё то, что принесли им с дальнего выхода егеря.

Первая курьерская карета с генерал-майором Потёмкиным Г.А. и фельдъегерями в сопровождении большого конного отряда выскочила в северном направлении ещё вчера вечером. И вот новая команда фельдъегерей готовила к выходу уже следующую. Такая поспешность во всём этом деле сама говорила за себя. Перебранные, систематизированные и изученные документы убывали в срочном порядке в военную коллегию. Самые же «сливки» уже ушли в столицу с Григорием Александровичем. Ему, отмеченному в своё время самой императрицей Екатериной II, хотелось доставить их ко дворцу лично…

Полковник выглядел, мягко говоря, не очень, таким его Алексей видел впервые. Красные от недосыпа глаза, помятый мундир и даже щетинка на всегда гладковыбритом лице. Похоже, досталось за эти три дня его высокоблагородию изрядно!