Фатальное колесо. На все четыре стороны - Виктор Сиголаев Страница 53

А вот тогда уже… Как говорится, не до водных процедур.

Сырость, промозглость и уныло посвистывающий студеными сквозняками холодный ветер. Рваные клочья облаков ставят рекорды скорости в небесных забегах на короткие дистанции. Солнце, если даже оно и появляется, совершенно не греет, крадется по непривычно низкой траектории где-то над небосклоном, так и норовит закатиться куда-нибудь за близлежащий холм или мало-мальски высокое здание.

А море из теплого и верного друга неожиданно превращается в жутковато-серого неприветливого бирюка, ворочающего свинцовые тонны соленой воды по осклизлым прибрежным камням. Оно даже пахнуть начинает по-другому – откуда ни возьмись, в морских ароматах появляются солярно-мазутные мотивы, амбре гниющих водорослей и нотки сероводорода, поднимающегося из глубины во время шторма.

И так до апреля.

Курортники очень не любят в этот период находиться в Крыму. Считается, что в средней полосе России зима выглядит гораздо выигрышнее. И… я, наверное, даже с этим соглашусь. Но лишь отчасти.

Потому что в крымских зимах есть своя особенная непостижимая чужаками прелесть!

И я очень люблю наши крымские зимы!

Ну да, сыро, холодно, и море не благоухает, но когда температура воздуха все же опускается ближе к нулю, запахи уже особо и не ощущаются. А грозная неприветливость морских волн становится гипнотически привлекательной. Завораживающей. А вы видели зимний шторм в приморском городе? Эти огромные фонтаны брызг у бетонных ступеней? Почему возле них всегда полно людей, уворачивающихся от ледяной шрапнели и отважно прыгающих между солеными лужами? Вы не задумывались, что их толкает на этот безумный риск? И взрослых, и детей?

Это магия крымской зимы.

Не каждый сможет понять этих сумасшедших крымчан.

И меня в том числе…

Я стоял на бетонном выступе набережной и бездумно глазел на зимнее море.

Погода сильно испортилась. Темно-серое небо практически упало на землю, и видимость резко сузилась до какого-то жалкого десятка метров. К тому же сверху стала сыпать обильная снежная крупа, наискось перечеркивая и без того смазанное пространство.

Ощущение кокона.

За спиной смутно угадывался Драконий мостик Приморского бульвара и балюстрады перил у летнего кинотеатра. Справа гордой колонной впивался в низко летящие клочья тумана памятник затопленным кораблям. У его основания бесновалось море, яростно грызло вековые камни и, расплескав наконец в бессмысленном упорстве свою злобу у непокоренной твердыни, укрощенным зверьком подкатывалось к внутреннему изгибу бетонных плит.

Но вся прелесть была прямо передо мной! На внешней выпуклости небольшого мыса.

Там, не очень далеко от меня, небо сливалось с морем, точнее, это лишь угадывалось в плотной серой мгле, влажно дышащей мне в лицо. А из этой мглы жуткими беспощадными валами выкатывались огромные волны, по причине какой-то невероятной иллюзии казавшиеся гораздо выше той точки, на которой стоял я. И эти волны с жутким равнодушием неслись прямо на меня. Персонально. Потому что в этом коконе в живых, мне казалось, остался лишь я один.

Один в целом мире!

И это было по-настоящему страшно.

До восторга!

Каждая волна казалась роковой, фатальной, последней в моей жизни. И каждая в конечном итоге вдруг где-то совсем рядом теряла свою грозную силу, сдувалась и рассыпалась в кипящей пене, с оглушительным шипением корежа в бессильной досаде каменное дно. И каждый раз почему-то это казалось неожиданным спасением. Невероятной удачей. Это было сродни чуду, сказочной победой над смертью каждые пятнадцать секунд в течение этого моего «стояния на Угре».

Смыслы, кругом скрытые смыслы!

На эту мощь можно было смотреть вечно. Это странное и непонятное никому счастье крымчан – суровая прелесть до боли родного края.

А еще тут прекрасно думается.

Сначала голова становится пустой-препустой, словно этот холодный ветер обладает способностью сметать последние ошметки мыслей с причудливых виражей мозговых извилин. И внутри сознания воцаряется звонкий вакуум – непостижимая мечта упорных апологетов ортодоксальной медитации. Космос! И только шум моря и ветра где-то на задворках восприятия. А потом, словно первые капли воды из малюсеньких трещин в огромной плотине, появляются… нет, даже не мысли, просто отдельные робкие образы. Или слова, как это модно называть, вырванные из контекста.

…Бяло-Подляска…

А вот уже и первая осознанная мысль: «Что за?.. Что за Подляска? Бяло? Откуда?»

Бред какой-то. Все, хватит медитировать.

Я отвернулся от бьющего в лицо ветра с морскими брызгами и глянул на бабушкин подарок. Часики «ЗиФ». Идут! Тоже чудо. Через десять минут закончится тренировка у одноклассницы. Коли вызвался помочь – должен соответствовать.

Я махнул прощально рукой очередному «девятому валу» и побежал вдоль набережной к Дворцу пионеров. Тут всего каких-то двести метров…

Бяло-Подляска?

– Гагарин! И ты здесь?

О! Наше всевидящее партийное око.

И Пятый вместе с ним. Вышли из черной «Волги» и сразу наткнулись на меня, отирающего колонны у входа в пионерскую обитель… добра. Автомобиль, кстати, как намедни Дианин «жигуль», проехал под «кирпич». Нарушаем.

– Здрасте, Сергей Михайлович. Здрасте, Сергей Владимирович.

Я примерен и покладист до оскомины, глазки в пол, ручки у паха.

– И что ты здесь, интересно, делаешь? – Товарищ Полищук сегодня на редкость благожелателен. – Уроки сделал? Портфель где?

У меня аж в гортани засвербило от непомерно великого количества чудо каких замечательных ответов на поставленный непосредственно мне вопрос, но, наткнувшись на холодный взгляд Шефа, я ограничился минимализмом:

– Здесь я жду девочку. Уроки уже сделал. Портфель в раздевалке.

И вздохнул грустно, явно переживая душевно от столь долгой разлуки с обожаемым ранцем.

– Девочку? – встрепенулся инструктор культпропотдела. – А не рано ли тебе по девочкам?

Взгляд Шефа похолодел еще на пару градусов. Да не боись, начальник, лишнего не ляпнем.

– Вот и я думаю, Сергей Михайлович, – вновь потупил я глазки. – Рановато, по ходу. Думаю, грех с ней, этой девочкой, без меня обойдется. Пойду-ка я, наверное, прочитаю еще раз… Устав пионерской организации. Готовиться надо, знаете ли, прием уже в следующем году!

Дедушка Полищук заметно посуровел:

– Это что, Гагарин? Ты тут шутки шутишь?

– Сергей Михайлович, – мягко взял непримиримого коммуниста под локоток наш предусмотрительный начальник. – Времени у нас не так уже и много. Пусть мальчик ждет свою одноклассницу (откуда он знает?), а завтра у вас выступление в кружке разведчиков. Там… кхм… Гагарин тоже будет. Побеседуем после занятий с ним персонально. Не возражаете?