Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета - Олег Рой Страница 53

– Потому что она не со мной! – вопил Герман. – Поймите же, наконец! Ей важнее этот чертов ребенок, чем…

– Чем что? Чем вы? Или чем ваши эгоистические желания? – Да, он и впрямь обвинял.

Я даже восхитился на миг – отвергнутый, избитый, отовсюду изгнанный, а все еще стоит на своем, проповедует. Стойкий оловянный солдатик.

Герман же моего восхищения не разделял:

– Это вы… – Он злобно посмотрел на меня. – Вы же тоже работали на Корпорацию. Значит, вы тоже во всем этом виноваты. – Он покачнулся и посмотрел на отца Александра. – И вы тоже. Вы и ваше сладенькое учение о всепрощении, о непротивлении злу, это вы все во всем виноваты! – заорал он, и мне захотелось дать ему пощечину или взять за шиворот и вышвырнуть на мороз. Но тут раздался звонок домофона – кто-то стоял у ворот.

– Кого еще черти принесли? – недовольно спросил Герман, неуверенно вставая (удалось ему это не с первой попытки). – Не дом, а какая-то богадельня.

Я мысленно усмехнулся. В чем-то мой нетрезвый зять был прав. Мое родовое гнездо действительно превратилось в пристанище изгнанных и отверженных. И я тоже, как посмотришь, был в том же числе.

Да, он прав и в том, что я продался Корпорации, продался со всеми потрохами. Им нужны были сверхчистые культуры, а я умел их выделять. Мне же нужны были деньги, а у Фишера их куры не клевали. Интересно, а есть ли у Фишера куры, некстати подумал я, и немудреная шутка отчасти развеяла мою злость на самого себя. Да, я ненавидел Ройзельмана и гнушался делом его рук, но ведь и я работал на Корпорацию.

– Кто там? – сухо поинтересовался я у домофона.

– Алекс… Александр… пустите, пожалуйста.

Я взглянул в монитор камеры наблюдения. Ничего себе! У моих ворот стояла Вероника, и вид у нее был… как у наказанного котенка, честное слово.

Я нажал на кнопку и, вернувшись в гостиную, растерянно посмотрел на Германа и отца Александра.

Ну и вечерок сегодня…

Через пару минут вошла и Вероника, успевшая, как я не преминул отметить, стряхнуть с полусапожек налипший снежок. На Германа она посмотрела презрительно, на отца Александра – с удивлением.

– Добрый вечер, – теплоты в приветствии было не больше, чем в снегах Антарктиды. – Простите за столь поздний визит. – Извинение прозвучало столь же холодно и сухо. – Алекс, у нас есть возможность поговорить?

– Конечно. Проходи, присаживайся. – Я пожал плечами. – Кофе будешь?

– Я, пожалуй, пойду… – Герман в присутствии Вероники как-то присмирел и стушевался. Не дожидаясь моего ответа, он развернулся и неверной походкой направился к лестнице.

Вероника на мгновение задумалась, потом отрицательно качнула головой:

– Спасибо, не стоит. Я бы хотела, если можно, поговорить наедине.

– Я выйду, – сказал отец Александр, делая попытку встать.

– Нет-нет, лежите, – велел я. – Вам нельзя вставать, отдохните пока. Потом я помогу вам перейти в гостевую комнату. А мы с Вероникой пойдем на кухню.

На кухне обнаружился сваренный Германом кофе, правда, уже остывший. Я поставил его разогревать, а Вероника присела на один из стульев у стойки (большого стола на кухне не было, обедали мы всегда в столовой). Теперь она уже не напоминала брошенного котенка и выглядела вроде бы так же хорошо, как всегда, но что-то в выражении ее лица было непривычное, что-то поменялось, и я не смог понять, что именно. Может, это была растерянность? Хотя Вероника и растерянность – две вещи несовместные.

– Что случилось, дочка? – спросил я, присаживаясь. – Что-то с Валентином?

Собственно, об этом надо было спрашивать еще на пороге, но тренированный рассудок исследователя автоматически вычислил: если бы с моим сыном случилось что-то действительно катастрофическое, Вероника не являлась бы ко мне в дом на ночь глядя с просьбой, извольте видеть, срочного разговора, а вызвала бы к себе – к ним – телефонным звонком. И тем не менее что-то там у них неординарное…

– С Валентином, именно с ним, – подтвердила она, и голос ее дрогнул. – Мой муж подает на развод.

Вот те на! Наверное, мне почудилось. Валентин – и развод? Немыслимо! Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Ни-ког-да! Валентин мало того что любил Веронику чуть ли не больше жизни, к тому же он до неприличия серьезно относился к тому, что называется семейными ценностями. Но… не выдумала же Вероника это? Или, может, она чего-то не поняла? Ну там сгоряча чего не ляпнешь (хотя, опять же, Валентин – и «сгоряча»?), милые бранятся…

– Он это как-то обосновал?

Она вздохнула. Кофе тем временем согрелся, и я налил нам по чашечке.

Вероника снова вздохнула, видимо, собираясь с духом, сделала глоток…

– Вы же знаете, что у нас с самого начала были разногласия из-за ребенка. Я считала, что нам еще рано заводить детей. А Валентин очень, ну просто очень настаивал. Ну, я уступила… потом эта комета… Казалось бы, все, история хотелок Валентина закончилась… Но тут явился этот ублюдок Ройзельман с его каннибальским изобретением. Извольте радоваться! Валентин и обрадовался, причем всерьез так обрадовался, как говорят, не по-детски. И началось! Сперва полунамеками, потом намеками, а затем и напрямую он стал пихать меня в эту чертову Программу!

Я слушал, не перебивая. Вероника сделала паузу, отхлебнула кофе и взглянула на меня, словно ожидая моей реакции.

– И ты не согласилась, – сказал я спокойно.

– А что, должна была? – саркастически хмыкнула Вероника. – Можете думать обо мне что угодно, – холодно заявила она, – но мои конечности мне не заменят никакие киберпротезы. Это только кажется, что с протезом и нога не нужна, это все вранье и полная чушь. Как механизм может быть идентичен организму? Ну, о руках я уж и не говорю… – Она подняла руки, словно демонстрировала их мне. – Ладно бы я была какая-нибудь домохозяйка. Но для меня музыка – это все, это, черт побери, моя жизнь. Разве киберпротез сможет в этом отношении заменить мои собственные руки? Да никогда! А ноги… без ноги я стану попросту жалкой… Нет уж, дудки.

Я понимающе кивнул. Черт возьми, что происходит? Ведь я отнимаю хлеб у отца Александра, это он, а не я должен всех понимать и всем сочувствовать, профессия у него такая.

– Ну, короче говоря, мы спорили, спорили, спорили, и неизвестно, чем бы это закончилось. Но вдруг выяснилось, – голос Вероники заметно дрогнул, – что мой муж под самым моим носом завел роман с нашей домработницей! Как в дурацком сериале, честное слово! Вот уж действительно, в тихом омуте черти водятся. Она была такой приличной женщиной, несмотря на сомнительное происхождение, такой… послушной, понимающей… а сама… А он… Там же ни рожи, ни кожи! Мышь серая!

Вероника, казалось, готова была расплакаться.

– Налить тебе валерьянки? – спросил я. – А может, коньяку?

Она тут же взяла себя в руки: