Женщина-лиса - Кий Джонсон Страница 53

Но с какой стати Будде беспокоиться о нас с Йошифуджи? Он был великим богом (если он им был; я никогда не разбиралась в теологии), который учил, что беспокойство о материальном — лишь пустая трата времени; а я была всего лишь лисой, которая влюбилась в мужчину. Священнослужитель подошел ближе, и огонь Будды вспыхнул у моего лица: Бог обратил на меня свое внимание. Мои глаза словно пронзило острой огненной стрелой. Я чувствовала, как наш волшебный дом сотрясается от магического землетрясения.

Я знала, что это не сработает — я почти сгорала заживо под огненным взглядом Будды, — но я закрыла глаза и начала из последних сил творить магию: я ничто, я маленькая и простая, я ни при чем, я неважна, меня здесь нет, меня здесь нет, нет.

И вдруг он как будто потерял меня из виду и прошел мимо. Священнослужитель и его помощники тоже прошли мимо меня, по дорожке, выходящей из сада.

Будда заметил меня, но ему было все равно. Возможно, для него мы все — лисы, люди — были лишь иллюзией в этой огромной вселенной. Дом все еще сотрясался от толчков — последствие внимания Будды.

— Жена? — Голос донесся до меня сквозь слои миров, до моих лисьих ушей, до человеческих ушей. Йошифуджи вернулся. Стены покрылись рябью и изменили форму. — Жена, где ты?

Голос был ближе.

— Нет! — Мой крик был воем лисы. — Не входи…

— У тебя странный голос. Ты заболела? — Он был напуган. Я чувствовала страх в его голосе, чувствовала его всем своим существом. Мои платья душили меня. Я попыталась снять их. Дрожащими пальцами я вцепилась в пояс, который держал их вместе.

Свет вспыхивал и гас: мои зрачки менялись.

— Нет! — крикнула я снова. Это прозвучало как лай.

Бумажная дверь порвалась, легко, словно осенняя паутина.

— Кицунэ!

Кицунэ — лиса. Все, это был конец: он видел меня такой, какой я была на самом деле. Он никогда раньше не называл меня так, хотя я знала, что это слово вертелось у него в голове. Я видела его. Его образ то расплывался, то снова становился четким в моих меняющихся глазах. Он упал на колени около меня.

Я не знала, кем я была сейчас: женщиной или лисой. Я огрызнулась на него за то, что он видел меня такой, попыталась укусить его за руки, которые он ко мне протягивал. Кем я была?

— Оставь меня! — прошипела я сквозь стиснутые зубы.

— Жена… — выдохнул он. Я почувствовала его желание: оно волнами исходило от него. Чего он мог хотеть? Я не знала, но все равно ответила. Я была возбуждена, у меня кружилась голова от всех этих изменений, от его запаха.

Его руки на шерсти, на коже. Я провела когтями по его щеке и смотрела, как выступает кровь. Его кровь. Она пахла остро и сладко. Я вцепилась ему в горло, смертельный укус, но мои женские губы лишь нежно прижались к коже на его шее. Я чувствовала, как бежит кровь по его венам, чувствовала вкус крови, которая стекала у него по лицу.

Он прижал меня к себе. Я извивалась под его поцелуями, я хотела ударить его. Он разделся и взял меня.

Я стояла на лапах, хвост закручен кверху; у меня не было хвоста, я стояла на четвереньках, на руках и коленях; он был сзади, его руки были во мне, глубоко в мягкой плоти. Я царапала когтями землю. Я слышала странные хныкающие звуки. Кто это был: он или я? Я — женщина или я — лиса? С кем он занимался любовью? Мы были мокрыми и липкими из-за крови, капающей с его лица.

Я не знала, что он делал, как он видел это. Я знаю только то, что чувствовала я. Это была боль. Я менялась, потерянная между двумя мирами. Меня бросало в жар от слепящего глаза света.

Я помню, что в конце мы оба кричали, как жертва, умирающая в зубах хищника.

Я стала собой: полуобнаженной женщиной в разорванных одеждах.

Я снова могла себя контролировать. Мы были в моих комнатах. Полы были чистые. Постель сухой и теплой. Из-за ширмы доносился голос Джозей: она отдавала приказания о починке порванных во время землетрясения ширм. Рядом с кроватью, за занавесками, быстро и тихо двигались служанки, собирая нашу разбросанную одежду, помешивая угли в печке. Я видела его, как ускользающую тень: он спал на земле на куче грязных, пропахших потом и сексом и промокших от крови платьев.

Когда он проснулся, он ничего не помнил об этой ночи. Казалось, он даже не заметил царапин на лице. И он никогда больше не называл меня Кицунэ, лисой.