Дракон Нерождённый - Илья Крымов Страница 53

Из темноты на мост упало существо, выпрямилось, став на две ноги. Он без уверенности опознал в тощей фигуре человека… либо обмотанный тканью скелет. Существо сняло маску, стянуло капюшон, бесцветные волосы полезли во все стороны как солома, пергаментная кожа натянулась на костях черепе. Лицо этого существа постоянно шевелилось от тиков, рот корчился, показывая пару костяных пластин вместо зубов, веки дёргались, едва не выворачиваясь наизнанку, моргали невпопад, а безумно вращающиеся глаза… Майрон Синда знал, что значат глаза с нестабильным зрачком, так что немедля пробудил огненный меч.

– Да, это ты, – сказал он, – это от тебя так несёт распадом тысячелетий. С кем имею… честь?

– Моё имя Зиру, – поведало существо жутким как скрежет металла по стеклу голосом, – ты убил моего отца, готовься к смерти!

Оно выпустило когти, быстрое как ветер, преодолело пятнадцать шагов и восемь клинков блеснули, отражая свет моста. С первых мгновений он оценил нечеловеческую, неестественную, неправильную гибкость. Существо двигалось абсолютно свободно, изгибалось в любую сторону, вертелось как безумное и кромсало, кромсало, кромсало. Оно превратило его драгоценный плащ в лохмотья, обнажив гномью кольчугу, а Майрон только и мог, что защищать шею.

Дыхание Второе, оборонительная техника непревзойдённой защиты.

Он поставил между собой и существом щит гудящего пламени и не позволял добраться до ног, подрезать ему связки. Оно атаковало столь быстро, что перейти в контрнаступление не получалось, выводило удары с невероятных углов, било с неожиданной силой!

Тварь отскочила, в очередной раз наткнувшись на Светоч Гнева. Ткань, дотоле покрывавшая руки, сгорела и стал виден полированный металл, строчки мягко горящих рун. Гномские протезы. Тем не менее, жар опалил волосы, существа, его лицо покраснело и натянулось так, что глаза едва не лезли из орбит, рот перестал закрываться, а меж двух острых пластин теперь болтался язык. Существо припало к земле на все четыре, глядя снизу-вверх, примериваясь.

– Убил отца? – спросил он, давая себе передышку, но не теряя бдительности. – Я убил многих отцов. Тысячи отцов. Хочешь, прощение попрошу?

– Хочу, – заскрежетало существо, – хочу! Выбрось оружие, встань на колени, подними подбородок повыше, а когда я завершу твой второй рот от уха до уха, через него и попросишь…

Внезапно Майрон понял. У него в голове соединились два подходящих друг другу кусочка мозаики.

– Я передумал, – он растянул губы в искренней улыбке, – не хочу быть лицемером. Ведь убийство твоего отца, – лучшее деяние в моей жизни! Я повторил бы его несколько раз, просто чтобы прочувствовать и лучше запомнить, но если это невозможно, то удовлетворюсь твоей смертью, отродье Шивариуса!

Дыхание Первое, безостановочный и бездумный натиск.

Рив бросился в атаку и Светоч Гнева запорхал в его руках. Молниеносные удары погнали существо прочь, заставляя виться ужом, визжать, отчаянно отбиваться. Гномья сталь, укреплённая силой рун, не поддавалась твёрдому огню, но живая плоть этой мерзости, несомненно, поддавалась. Поэтому он рубил без передышки, ронял бесхитростные удары, вкладывая в каждый всю мощь, весь гнев! Его лицо само собой растягивалось в сардонической улыбке, разум понемногу сгорал во пламени, потому что отныне это было не просто ещё одно чудовище, – это было семя Шивариуса! И Майрон хотел искоренить его!

///

Гед Геднгейд взирал на чудовищную тёмную сущность. Он парил, заложив руки за спину, а над теменем великого волшебника парила сфера. Гекатонхейр смотрел в ответ, замер внизу и таращился сотнями горящих глаз, разбросанных по туше как звёзды по ночному небу. Наконец один из его языков особенно удлинился, достиг высот, на которых был Геднгейд и стал меняться. На самом конце тёмная плоть деформировалась, образуя подобие человеческой фигуры.

– Вот ты и показался, мой старый ученик.

– Димитр, – тихо произнёс Гед, растягивая слога.

– Димитр, Димитр, – прохрипел старик. – Давненько, а?

– Три века или около того.

Старик улыбнулся безумно.

– Теперь ты видишь? Видишь, неблагодарное дитя? Тьма вечна, Тьма бесконечна, она поглощает и никогда не отпускает…

– Кто ты? – перебил Геднгейд.

– Не веришь глазам? Не веришь ауре?

– Довольно, – поморщился Отшельник из Керн-Роварра, – хватит притворяться. Я очистил Димитра Багалепсткого. Возможно, его душа обрела прощение за всё содеянное, а, может быть, она просто распалась, утратив бессмертие. Как бы то ни было, Тьма не получила его. Всё, что ты пытаешься использовать, – остаточные воспоминания, тень тени его тени.

Ложный Димитр не ответил.

– К тому же он никогда бы не призвал Гекатонхейра. Незачем. Он воплощал Тьму в гораздо более разрушительном стихийном виде, без чётких форм. Я это знаю, я с этим сражался, а ты… бесталанный комедиант, который отнял столько времени и ценных жизней.

– Отниму и твою, – прошептал Лжедимитр.

Все языки-щупальца втянулись, рты распахнулись шире и стали изрыгать в небеса тысячи чёрных копий. Ленивая возня закончилась, чудовище дождалось того, на кого следовало тратить силы.

Гед Геднгейд закрылся Щитом Света, и пока плетение дрожало под ударами, протянул руку к сфере над головой. Из её глубин появился длинный клинок, очень широкий у основания, плавно сужающийся к тонкому как игла острию. Он был откован из редчайшего, опаснейшего магического материала, – драконьей ртути, и носил имя Трепет.

Волшебник взмахнул клинком, рассекая пространство крест-накрест и в той точке появилось зеркало. Он полетел, оставляя за собой десятки зеркал, переходящие в сотни; копья Тьмы заполнили небеса, колотились о щит, а зеркал становилось всё больше. Наконец, решив, что этого хватит, Гед Геднгейд создал последнее, поставил его прямо перед собой и ударил в зеркальную глад плетением Солнечное Копьё. В тот миг Солнечные Копья ударили из всех созданных зеркал. Пока чёрные шипы неслись вверх, белоснежные росчерки стремились вниз, и они попадали, и вновь пронзали колышущуюся гору Тьмы. Но что толку, если она просто восстанавливалась?

«Быть может, я не Димитр,» – донеслось до разума Геднгейда, – «но и мне доступна истина, которую он познал при жизни. Свет – не более чем блуждающая искорка, в бескрайнем океане Тьмы, её слишком много, и она неиссякаема. Пока не сможешь обрушить на меня солнце, не одолеешь».

– Колдуны, – вздохнул великий маг, – все одинаковые. Сильные ли, слабые ли. Все ущербны. Тьма повреждает ваши умы, превращая со временем в полных безумцев, но начинается всегда одинаково, – с безграничной веры в её, Тьмы, всесильность. Потому что Тьма, – это мёртвые боги, которые всё ещё жаждут поклонения. Димитр был ничтожеством, потому что отдался им. Ты тоже ничтожество. А я, Гед Быстрое Серебро, не позволил так себя унизить.

Тело великого волшебника стало исчезать, пока не осталась лишь сфера и сверкающий Трепет. Меч стал расти, увеличился в пятьдесят раз против себя прежнего и упал на тёмную гору, увлекая зеркала. Он вонзился в студенистую плоть, вывернул из неё огромный кусок и швырнул в одно из зеркал. То также расширилось, пропуская добычу внутрь. Меч ударил вновь, и второе зеркал получило кусок. Трепет рубил воющего Гекатонхейра на огромные ломти и бросал их в осколки Зеркального измерения до тех пор, пока все зеркала не заполнила пульсирующая тёмная масса.