Недоросль имперского значения - Дмитрий Луговой Страница 53

– А ведь удалось, прорвались! – от радости я хлопнул Ивана по плечу, оставив тёмное кровяное пятно на светлой одежде, но при этом даже не почувствовал боли в сбитой руке.

– Да, – односложно, и как-то обречённо заметил он. Да что с ним? А, ясно. Он-то наверняка рассчитывал, что мы до берега сами доберёмся, а там он слиняет от греха подальше.

– Ладно, Вань, ты это – не дрейфь. Не сдадим мы тебя. Да, Маш? – обернулся я к девушке. Та согласно кивнула. – Глядишь ещё, от императрицы награду получишь за то, что помог нам от пруссаков вырваться.

– Не, вряд ли, – Иван отрицательно помотал головой, но при этом заметно ободрился. – Не очень-то она меня жалует.

– Ты, самое главное, не трусь, – повторил я. – А там, что-нибудь придумается.

Через час мы уже отогревались в офицерской каюте подобравшего нас российского военного судна.

* * *

После нашего прибытия в столицу изменилось многое. Вроде бы все довольны и счастливы, но… Такое впечатление, что я угодил под домашний арест – настолько все вдруг озаботились моей безопасностью. Меня даже по дворцу постоянно сопровождали два гвардейца, не говоря уж о выходах в город. Да и сами выходы ограничились до самого минимума. Потёмкина в приказном порядке переселили в комнату по соседству. Но это-то как раз и радовало. Всегда под рукой был кто-то, с кем можно свободно пообщаться. Зато Орлова я почти не видел. Тот постоянно пропадал на «полигоне». Екатерина хандрила, и никого не принимала. Да не очень-то и хотелось.

Про Ивана ничего не знаю. На нашем корабле, до прибытия в Питер, он числился «потерпевшим» наравне со мной и Машей, а потом как-то в суматохе прибытия затерялся в порту. Что ж, надеюсь, что он избежит монаршего гнева. По крайней мере, моё прощение он заслужил.

Машку сразу же увели куда-то в лабиринты Зимнего, и с тех пор я её не видел. Так и не узнал, каким образом ей удалось сбежать от пруссаков в Сестрорецке. Сильно подозреваю, что её теперь тоже охраняют будь здоров как. Только почему меня к ней не пускают? Средневековье какое-то. Хотя, о чём я? Средневековье и есть. Ну, или почти оно. В общем, грусть.

Погода тоже настроения не добавляла. Та самая луна, которая предательски высветила нас на шлюпке, была, пожалуй, последним светилом, что пробилось сквозь плотные, временами роняющие холодную морось облака. Вот уже десять дней, подвывая по ночам, пугая прохожих днём резкими неожиданными порывами, дул холоднючий ветер, мгновенно превратив остаток лета в промозглую сырость осени. Чувствовалось, что если даже и вернутся солнечные деньки, то это будет уже не то. Осени в северной столице гораздо проще отвоевать свои права.

В те дни, когда ветер задувал с Балтики, питерцы в тревожном ожидании косились на Неву, явно боясь неприятных сюрпризов. А та, как в насмешку, вздувала бока, подбираясь к самым мостовым. И вот когда стылый свинец невской воды грозил перехлестнуть через поребрики, заливая улицы, ветер менял направление. И Нева неохотно сдавала позиции, выталкивая излишки воды в залив. Обыватели облегчённо выдыхали.

В один из вечеров, когда совсем уж хотелось выть волком, я решил, что с меня хватит. Попробую пробиться к императрице и попрошу хоть как-то изменить условия моего пребывания здесь. В конце концов, я и сам, в случае чего могу за себя постоять. Да и вражины после провала такой операции, надеюсь, не сразу решатся на повтор.

Пока я набирался решимости на серьёзный разговор, меня немного опередили с вызовом пред монаршие очи. Оказалось, что Екатерина сама хочет со мной говорить. В моём минорном настроении наметились первые мажорные нотки. Так что, пока я шёл до её кабинета, жизнь начала окрашиваться в привычную палитру, постепенно вытесняя серый градиент.

Но, войдя в кабинет, я в растерянности остановился. Такого собрания напудренных париков мне ещё здесь видеть не доводилось. Ну, за исключением того первого и единственного бала в Москве. Кроме самой Екатерины присутствовали Орловы в полном составе. Где-то в сторонке немного испуганно жался Гриц Потёмкин. Все остальные присутствовавшие лица были смутно знакомы. Гробовое молчание, напряжённые лица встретили моё появление.

Екатерина резким движением руки протянула мне уже изрядно «зачитанный» лист бумаги.

– Читай, Степан. Это напрямую тебя касается.

Забирая бумагу, и ещё не зная её содержания, я уже чувствовал, как дрожат пальцы. Уж очень высок был градус напряжения, повисший в воздухе.

Всё в той же звенящей тишине я попытался вчитаться в строчки текста, смысл которого то и дело уплывал от моего понимания. Наконец, раза с третьего, мне удалось уловить суть. Это был ультиматум в прямом смысле слова. Писалось от имени моего заочного благодетеля. Фридрих второй. Но, как оказалось, заявлял он от и от имени Австрии, Англии, Испании, Франции и Турции. Воинственная Европа, забыв о своих внутренних обидах и междоусобицах, требовала в неукоснительном порядке выдать им мою тушку, или, на крайний случай, прикопать мой трупик в ближайшей канаве, но обязательно при присутствии наблюдателей. Вот такое вот ОБСЕ. В случае отказа, предполагалось немедленное создание коалиции, с целью жёсткого наказания непослушной России. Хотя, судя по ультиматуму, коалиция уже была создана.

Я поднял глаза, встретившись с напряжённым взглядом Екатерины.

– Ну, Степан Данилович… И что нам теперь прикажешь делать?