Кровь мага - Дэвид Хаир Страница 53

Казим нанес ему несколько ударов, но это совсем не было похоже на драки с Санджаем. Юноша словно бил по камню. Схватив Казима, рондиец швырнул его на землю и уселся сверху. Ощущение было таким, как будто юношу придавило домом. Казим попытался сбросить его, однако рондиец оказался слишком тяжелым. Первый удар расплющил юноше ухо, и в голове у него загудело. Второй с тошнотворным хрустом врезался ему в лицо, и Казим почувствовал, как ломается его нос. Третий удар едва не вышиб из него дух.

Рондиец встал. Казим лежал, хныкая, как ребенок. Толпа притихла. Казим весь пылал от боли и унижения. Огромные руки подняли Казима и поставили его на ноги.

– Не возвращайся, парень, – произнес рондиец тихо на кешийском. – Или я из тебя сделаю отбивную. Тебе ясно?

Казим молча кивнул, едва не лишившись чувств.

– Хорошо. Теперь вали, мелкий ушлепок. И не возвращайся.

Толкнув Казима к стене, здоровяк врезал ему кулаком в живот, оставив его блевать в канаву. Тяжелая поступь начала удаляться и затихла в толпе.

Когда рондиец ушел, Казима окружили добрые руки и полные сочувствия лица. Люди начали приводить его в чувство. Один мужчина выправил его раздувшийся как мяч для игры в каликити нос. Казиму промыли рассечения, оставленные на его лице перчатками здоровяка. Юноша чуть не плакал от стыда и бессильной ярости, однако все хлопали его по спине и говорили, что это было очень смело – сойтись в бою с грязным ферангом. «Никто из вас не пришел мне на помощь, – подумал Казим угрюмо. – Вместо этого вы толкнули меня обратно к нему!» Однако он ничего не сказал. Двое молодых людей отвели его обратно в Дом-аль’Ахм. Пробираясь сквозь рыночную толчею, им почти что приходилось нести его на руках.

Вокруг повсюду были верующие, собиравшиеся на вечернюю молитву. К удивлению Казима, уже почти стемнело. Даже сейчас Рамита должна быть… Нет, даже не думай об этом!

После молитвы его разыскал Гарун.

– Казим, друг мой, что произошло? Где ты был?

В голове у Казима все плыло.

– Я ходил на свадьбу.

Гарун сразу все понял.

– Ах, мой глупый друг. Вижу, они не были рады незваному гостю. – Он сочувственно покачал головой. – Я принесу воды. Ты выглядишь ужасно.

– Я убью ублюдка, который сделал это, – поклялся Казим.

– Кто он?

– Огромная рондийская свинья размером с быка и рожей, похожей на сморщенную задницу.

Гарун мрачно усмехнулся.

– Как и большинство из них, – сказал он. – Исключительно уродливый народ.

Они оба засмеялись, но их смех был пустым и горьким, и вскоре оба замолчали.

Наутро после свадьбы Рамиты Казим сидел у могилы своего отца, глядя, как восходит солнце. Они с юным богословом всю ночь распивали арак, и теперь Гарун спал рядом с ним как ребенок. Рамита, где ты? Причинил ли он тебе боль? Боролась ли ты с ним? Обагрил ли он кровью твое прекрасное тело, лишая тебя невинности?

Достав себе немного еды, они вернулись в Дом-аль’Ахм на полуденные чтения. Пришел Джай. Он опустился на колени рядом с Казимом. Говорящий с Богом начал свою речь о шихаде.

– Призываю всех здоровых мужчин, – говорил он. – Мы должны перебить неверных и отвоевать Гебусалим. Я обращаюсь ко всем вам, дети мои, амтехцам и омалийцам. Вас ждет слава, в победе или в смерти. Ахм дарует сотню девственниц каждому солдату, принявшему мученическую смерть в бою. Он взывает ко всем вам.

Когда он закончил, Джай рассказал Казиму, что Испал уже подыскивает новое жилье и что вскоре они покинут старый дом, построенный их собственными руками, дом, в котором всю свою жизнь прожили целые поколения их семьи, дом, где появились на свет и Джай, и Казим. Мир перевернулся с ног на голову.

– А Рамита?

– Уехала, – ответил Джай. – Отец и мать проводили ее сегодня утром. Они уже уехали.

Сердце Казима сжалось. Больше мне здесь делать нечего.

Дом-аль’Ахм стал для Казима домом. С задней стороны здания располагались кухни, где всем пришедшим раздавали скромную, но сытную еду. Казим ел дважды в день и спал, завернувшись в одеяло, у стены спальни богословов. На пепелище старой жизни зарождалась новая.

Старый солдат по имени Али учил всех желающих обращаться с мечом на поле у окраины города – так, чтобы этого не видела стража принца. Даже Джай присоединялся к ним, когда ему позволяло время.

– Это полезный навык, – говорил он, один из всего нескольких омалийцев среди десятков амтехских юношей.

Фехтование давалось ему не слишком хорошо, но Казим не давал остальным его задирать. Гарун, как богослов, разумеется, с ними не занимался, но он внимательно следил за происходящим.

Казим всегда был очень атлетичным и со временем стал побеждать всех, включая Али. Гарун сказал, что ветераны к нему присматриваются.

– Ты их впечатлил, друг мой, – произнес он, и Казим ощутил мрачное удовлетворение.

Каждое утро Казим просыпался с мыслью о Рамите и каждый вечер засыпал с мыслью о ней. Он вспоминал ее во всех своих молитвах, ее образ заставлял его бегать быстрее и сражаться яростнее. В его памяти она с каждым днем становилась все красивее.

В последний день месяца Джай не вернулся домой. Сев втроем, они поклялись быть побратимами и стать солдатами шихада. Джай отрекся от омалийской веры и принял амтехскую. Гарун помогал ему материально, а Казим поддерживал морально. Джай даже не пошел домой, чтобы попрощаться.

– Их поглотила жадность, – сказал он. – Они мне больше не семья. Ахм – мой отец, а вы – мои братья.

На следующий день они собрали свои нехитрые пожитки в узелки и влились в небольшую колонну, шагавшую сквозь утренний туман на север, чтобы присоединиться к шихаду.