Ночные проповеди - Кен Маклауд Страница 52

– Полицейский в церкви, записывающий проповедь? Это уж точно как в прежние времена. Прямо-таки навевает ностальгию.

– Отчасти вы правы, – согласился Фергюсон. – Но в наши задачи не входит оказывать давление на церковь. Это ответ на два убийства и угрозу теракта с привлечением смертников! И происходит она из традиции этой самой церкви, причем традиции, прославляемой на месте, где мы стоим прямо сейчас. Так что давайте не уклоняться от темы. Чтобы предотвратить худшее, нам надо знать: что может побудить людей снова убивать за веру? Что заставит их снова возжелать мученичества?

– Нужно взглянуть на все это с их точки зрения, – сказала Мазвабо. – Они видят, что церкви осквернили себя согласием с государством, которое полностью их отвергло. Церкви смирились с ролью изгоев и благодарны уже за то, что их не преследуют. Конечно, Церковь Шотландии и другие пытаются, как могут, преодолеть Великое Отчуждение – но им это не по силам. Мы не в силах ни поднять восстание, ни просто встать с колен. В определенном смысле Отчуждение пошло нам на пользу. Теперь никто не ходит в церковь из-за престижа, условностей и чего-то в этом духе. Теперь в церковь идут, потому что на самом деле хотят идти. Потому что веруют. Мы не стыдимся веры и хотим, чтобы о наших убеждениях знали все. Поэтому на службу большинство одевается как на праздник. Только здесь я ношу эту яркую одежду, шляпу, беру с собой мою старую Библию, которую мне подарили еще в миссионерской школе в награду за хорошую учебу. Хотя теперь мы очень редко читаем по тексту короля Якова.

Грейс осмотрелась по сторонам и предложила:

– Давайте прогуляемся.

Они вышли к центральной дорожке и пошли к дальнему углу кладбища. Ненадолго потемнело – над головой проплыла солета. Фергюсон глянул на часы и нахмурился, но продолжил слушать с прежним вниманием и не ускорил шаг. Солнце выскочило из-за зеркала, будто внезапно включенный прожектор, и инспектор заморгал.

– Так что мы принимаем текущее положение дел, – говорила Мазвабо, – но мы от него не в восторге. Оно прописано в нынешней конституции нашей республики – но не в конституции Церкви Шотландии. Даже мне горько видеть, до чего мы дошли. А кому-то вдвое, вдесятеро горше. Вот – оправдание их гнева, их жертвы. Как вы уже заметили, это – часть истории нашей церкви, буквально высеченная в камне. Здесь запечатлена память о мужчинах и женщинах, которые предпочли умереть, но не признать главенства государства над церковью. Причем устоявшейся, официальной церковью – с этим согласны почти все. Что бы ковенантеры прежних времен подумали о верующих, согласных жить под пятой презирающего их государства? Согласных лишь потому, что пята давит не слишком сильно? И что бы они подумали о государстве, которое сапогом наступило на шею церкви?

– Я почти заподозрил вас в сочувствии террористам.

– Нет же, нет! – в смятении воскликнула Мазвабо. – Я говорю о своей точке зрения. Если кто-то вроде меня, либерала, человека очень умеренного, может чувствовать, скажем так, досаду по поводу нынешнего состояния дел – каково приходится фундаменталистам?

– Нет, – ответил Фергюсон, когда они по траве вышли на другую дорожку, идущую параллельно стене Флоддена. – Этого мало. Должно быть еще что-нибудь. – Он сжал кулак и ткнул им вперед. – Должно быть что-то сильнее недовольства из-за религии. Да, я знаю: вера – сама по себе сила. Но я также помню, что Войны за веру велись на самом деле не из-за веры. Люди убивали за нефть. Мазвабо рассмеялась.

– Вы думаете, и сейчас дело в нефти?

– Нет, не в нефти, но в чем-то, о чем не написано в прокламациях. Возможно, здесь что-то глубоко личное, и все это – плод болезненной психики. Мы пока не отбросили такую возможность. А если дело в чем-то большем? Я не представляю, с чем мы имеем дело. Однако если терактами занимается не одиночка, то, скорее всего, против нас – целая секта, что бы за ней в конечном счете ни стояло. Скажите, вы знаете какие-либо культы или группы, где проповедуют что-то похожее на идеи Третьего ковенанта?

– Конечно! И немало.

– Что? И вы не рассказали? Мазвабо остановилась.

– Инспектор, я понимаю, что насчет моего сочувствия террористам вы пошутили. Но теперь не шутите. Вы обвиняете меня в том, что я не рассказала вам о сектах. Инспектор Фергюсон, я не рассказала вам о них по одной-единственной причине: я полагала, что вам о них известно. В конце концов, это ваша работа.

– Нет, не моя, – отрезал Фергюсон, разозлившись. – Как вам хорошо известно, Особый отдел проверяет любые сообщества, которые в прошлом были причастны к актам насилия. Если в какой-нибудь хибаре в Пилтоне встречаются люди, называют себя «Реформированной пресвитерианской апостольской церковью Ольстера», и большая их часть – бывшие члены «Ассоциации обороны Ольстера», а также их родственники, можете ставить на что угодно: Особый отдел не спускает с них глаз. А за сектами, да и, по большому счету, за церквями мы не следим по трем причинам. Первая: не хватает сил. Вторая: следить там особо не за чем. Третья: если у нас нет весомых причин подозревать церковь, то, согласно принципу игнорирования, мы обязаны не обращать на нее внимания. И потому, профессор Мазвабо, меня так раздражают ваши жалобы на положение церквей. Государство не угнетает Церковь Шотландии, равно как и любую другую. Государство ее игнорирует – за исключением тех случаев, когда подвергает риску своих мужчин и женщин, чтобы защитить конгрегацию и клириков от таких же верующих, только более фанатичных. Так что, пожалуйста, просветите меня насчет сект.

– Хорошо. Я поняла. Извините.

Фергюсон кивнул, и они снова зашагали по дорожке.

– Я знаю о них из моих исследований – не через церковь. Уже много лет я ищу книги, письма, записи и традиции, общаясь с людьми из мелких сект. Их в окрестностях Эдинбурга немало. Ведь людей согнали с побережья, с ферм. На востоке были целые поселения, где все принадлежали к Церкви Братьев во Христе. Деревень тех нет – но люди-то остались. После переселения их бросили в общий плавильный котел. Разные традиции сошлись воедино. Плюс к тому новые конгрегации пятидесятников, местные церкви, обеспечившие в послевоенной суматохе и пособия, и поддержку, и общественные фонды. В Западном Лотиане сектантов на удивление много. Конечно, они есть в жилых кварталах Турнхауса, где обитают переселенцы, но их хватает и в Карбоновой долине, в расцветших на углеродном буме городках – Ливингстоне, Линлитгоу, Фалкирке, – и на западе. Там встречаются всякие причуды – ведь сходятся люди горячо верующие и технически подкованные. Она вдруг рассмеялась.

– Инженеры – все еще легкая добыча для креационистов. Профессиональная болезнь. Конструкторы куда легче верят в «разумный замысел».

– Инженеры, да? Очень интересно, – произнес Фергюсон и тяжело вздохнул. – Доктор Мазвабо, вы спрашивали, можете ли чем-нибудь нам помочь. Да, можете. И если вы преуспеете, полицейским не нужно будет заниматься вашей церковью.

Мазвабо сняла шляпу, выпустив наружу копну курчавых волос.

– Что я могу сделать?

– Прежде всего я хочу предупредить: это рискованно. И неофициально. И я хочу быть абсолютно уверен в том, что эта договоренность останется исключительно между нами. Не то чтобы я не доверял коллегам, но… – Он неопределенно махнул рукой. – Я не хочу, чтобы информация просочилось наружу. Но в случае нужды помощь к вам прибудет очень быстро. Гарантирую.