Первые шаги по Тропе: Злой Котел - Николай Чадович Страница 51

– Какие к нам претензии? Мы сунулись не в ту дверь? Или забыли купить входной билет?

– Стража утверждает, что мы явились зря. Число желающих получить яйцо превышает возможности королевы, – повернувшись ко мне, пояснил вещун. – Нам предлагают зайти попозже.

– Когда?

– Ты до тех времен вряд ли доживешь.

– Да это прямо издевательство какое-то!

– И не говори. Прежде ничего такого и в помине не было. Цену за яйцо, конечно, заламывали, но отказа никто не получал.

– Что же делать? Учти, ждать я не собираюсь.

– Сейчас я скажу стражникам, что ты принес в подарок королеве изрядное количество отборной истомы. Если их это заинтересует, откроешь ларец. Пусть полюбуются. Но в руки не давай. Ни при каких условиях. Понял?

– Мог бы и не предупреждать. Я этим прощелыгам даже обглоданную кость в руки не дам.

Все было сделано так, как мы и условились. Переговоры возобновились, и, когда стражники вопросительно глянули на меня, я приоткрыл ларец и издали продемонстрировал его содержимое, едва прикрывавшее дно. Но стоило только этим блюстителям королевских интересов сунуться поближе, как я бесцеремонно затолкал ларец обратно в котомку и развел руками: дескать, извините, просмотр окончен.

Велев нам ожидать, стражники поспешно удалились.

– К королеве помчались? – осведомился я.

– Ну что ты! Она такими мелочами не занимается… Доложат кому-нибудь из ближайшего окружения. Скорее всего, принцессам. Те все равно от безделья маются.

Опять не слава богу, подумал я. И дело-то вроде плевое намечалось. Единственное, что нам нужно, – это повидаться с курицей-вещуньей, денно и нощно несущей свои драгоценные яйца. Так нет же, сразу возникают какие-то неувязки, какие-то высосанные из пальца проблемы. Есть у разумных существ такое скверное свойство – усложнять самые элементарные вещи.

Взять, к примеру, ту же самую любовь, по поводу которой в моем родном мире сломано столько копий (и не только в фигуральном смысле).

У животных как – пришло намеченное природой время любви, и все бросаются активно любить друг друга. От кашалота до инфузории. Всяким там предварительным мероприятиям уделяется минимальное внимание. Ну разве что самцы устроят небольшой бескровный турнирчик, дабы выявить наиболее перспективного производителя, или исполнят перед самочкой брачный танец, интенсивно тряся рогами, хвостами и крыльями, хотя, исходя из здравого смысла, полагалось бы трясти чем-то совсем другим.

На этом шабаш. Можно и дальше щипать травку, жевать мясо, глотать планктон и выискивать в навозе зернышки. Точно в положенный срок на белый свет появится потомство – следствие той самой уже отшумевшей любви.

У нас все иначе! За недолгую историю человечества по поводу любви чего только не наворочено. Тут вам и Орфей с Эвридикой, и Пасифая с быком, и Парис с Еленой, и Леда с лебедем, и Самсон с Далилой, и архангел Гавриил с девой Марией, и царица Савская с Соломоном, и Нефертити с фараоном, и Цезарь с Клеопатрой, и Мессалина с целым Римом, и Данте с Беатриче, и Отелло с Дездемоной, и Лейли с Меджнуном, и Сулейман Великолепный со своим гаремом, и Тристан с Изольдой, и Фауст с Маргаритой, и Эсмеральда с тремя сразу, и Манон Леско с кавалером де Грие, и Нельсон с леди Гамильтон, и Желябов с Перовской, и Анна Каренина с Вронским, и инженер Лось с Аэлитой, и Буратино с Мальвиной, и свинарка с пастухом, и Хуан Перон с Эвитой, и Гумберт Гумберт с Лолитой (при желании этот список можно продолжать до бесконечности).

Эти надуманные любовные страсти кипят в человеческом обществе со времен праотца Адама. Причем страсти на любой вкус. Вот, так сказать, наиболее распространенные варианты.

Они любят друг друга, но им мешают религиозные предрассудки, сословное неравенство, семейная вражда, разница в возрасте, досужая молва, цвет кожи, политические убеждения, общественная деятельность, другая семья, внебрачные дети, чересчур строгие законы, чересчур слабое здоровье, происки соперников и соперниц, случайные связи, шальные пули, шальные паровозы, тяга к спиртному, патологическая ревность, легкомыслие, войны, революции, бездушные инопланетяне.

Она любит его, но он любит другую, самого себя, деньги, работу, азартные игры, дешевый портвейн, девиц легкого поведения, охоту, скачки, науку.

Он любит ее, но она любит другого, самое себя, всех мужчин поголовно, подругу, животных, поэта Пушкина, оперных теноров, бога, науку.

Все это самым естественным образом воплотилось в сотнях манускриптов, тысячах скульптур и картин, тоннах художественной литературы, миллионах уголовных дел и парсеках кинопленки. А уж чем мерить песни, сказки, анекдоты и надписи на заборах, я даже не знаю. Наверное, гигабайтами.

В итоге проблема запуталась до невозможности, и о детях, конечной цели любви, стали как-то забывать. Ну, какое, скажите, отношение могут иметь милые детки к озверевшему мавру, рефлексирующему принцу датскому или синеликой марсианке с сомнительной родословной, то есть к общепризнанным образцам любовного чувства? Это ведь уже совсем другая опера получается.

Попутно выяснилось, что можно страстно любить друг друга и совсем не утруждать себя потомством. Как Пер Гюнт и Сольвейг или Ленин с Крупской. Более того, любовь оказалась понятием растяжимым (я говорю пока только о плотской любви, а не о любви, например, к родине). Возникли совершенно новые варианты отношений. Он любит его. Она любит ее. Оно любит оно. Следствием этих новаций стало повальное снижение рождаемости. Рост населения наблюдается только в тех странах, где в результате бескультурья и невежества люди продолжают любить друг друга в традициях первобытного общества. Грубо говоря: сунул, вынул и пошел. Без всяких там сонетов, мадригалов, противозачаточных средств, вибраторов, петтингов, минетов, куннилингусов и прочих данайских даров цивилизации.

Верно сказал Екклезиаст – человек превращает простое в сложное не от мудрости своей, а по недомыслию.

Пока я предавался печальным размышлениям о судьбах человечества, на бедно обставленной сцене этого театра абсурда появилось новое действующее лицо, сразу изменившее всю мизансцену.

Вне всякого сомнения, посланец королевы принадлежал к породе вещунов, но в сравнении со стражниками, а тем более с моим чумазым спутником он выглядел как благородная борзая среди кривоногих такс.

Даже без чужой подсказки я понял, что это одна из местных принцесс, которой природой уготовлена жизнь короткая и яркая, как вспышка петарды.

Принцесса была почти на две головы выше любого из вещунов, но гораздо уже их в плечах и в талии. Да и бедра ее не отличались пышностью. Даже не верилось, что главное предназначение этого хрупкого создания (в перспективе, конечно) – непрерывное производство яиц, каждое из которых величиной не уступает ананасу.

Единственное, что, на мой взгляд, портило принцессу, так это пристрастие к нарядам и уборам, пышность которых находилась за гранью хорошего вкуса. Впрочем, она была лишь рабыней условностей, в течение многих веков превратившихся в образ жизни королевского двора.