На краю империи. Камчатский излом - Сергей Щепетов Страница 51

– Ты просто сошел с ума, Митрий, – как бы с надеждой в голосе сказал Чириков. – С новичками в море такое случается!

– Может, и так, ваш-бродь, только от ума отошел я не в море, а ранее, – покачал головой служилый. – Уразумел я однажды, что зла сотворил столько, что не искупить вовеки. Мне теперь пострадать за дело правое только в радость. Коли ваше дело правое – пособлю! Хошь, сейчас капитана из каюты вытащу и за борт выкину? И Шпанберга этого за ним следом отправлю! А следом и сам спрыгну, чтоб вам хлопот меньше. Коли дело правое… Не хотите? Жаль… А без вас я их не трону – чтоб хуже не было. Капитан ваш всю Камчатку разорил, а мог ведь и уморить государевым именем! Мог? Мог! Не шибко умный он, ленивый да корыстный, и за то ему спасибо! Мнится мне, что от проливов ваших и Америк простым людям, кроме беды, никакой пользы не будет!

Никто ему не ответил, никто его не удержал, и Митька пошел на нос к подветренному борту – помочиться.

* * *

После поворота плыли еще 18 часов, не видя берега, а потом показалась «земля с горами, на которой живут чукчи». А 17 августа «видели на берегу людей немало и жилище их в двух местах. И как увидели нас, побежали на высокую каменную гору».

– Чегой-то они? – поинтересовался мрачный как туча Чириков. – Дальше видеть хотят?

– Нет, ваше благородие, – усмехнулся Митька. – Сказывают, сидячие иноземцы всегда так делают, коли с врагом на месте биться опасаются. Наши камчатские в былые времена тоже от русских по скалам прятались. Теперь уж редко бегают, вняли, что се без пользы.

– Мы ничего плохого им не сделали, – сказал лейтенант.

– Ой ли? – усмехнулся казак. – Вы, господин лейтенант, может, и не сделали. А братия наша служилая, видать, уже постаралась. Думаете, почему те чухчи на борт к нам не пошли?

– Испугались невиданного! – без тени сомнения ответил Чириков.

– А мне мнится, они ведают про аманатов. Потому и не пошли, чтоб мы кого в полон не забрали.

В этот же день, огибая какой-то мыс, видели издалека еще один чукотский поселок. Весь следующий день – 18 августа – шли, то приближаясь к берегу, то удаляясь от него. Так было 19-го и до полуночи 20 августа, а потом наступил штиль. Утром к нему добавился еще и туман. Паруса были убраны, судно лежало в дрейфе. Глубину проверяли непрерывно, но она оставалась приличной – около тридцати метров, на дне камень. В десятом часу туман поднялся, и за кормой показалась земля – обычные горы со снежниками. Потом на воде рассмотрели четыре точки, которые приближались, постепенно превращаясь в лодки с сидящими в них гребцами.

Кожаные байдары приблизились на десять– пятнадцать местров. Судя по одежде, это были береговые жители, которых – всех подряд – принято называть чукчами. Роль гребцов исполняли как мужчины, так и женщины.

Причаливать к борту гости не захотели, и разговор шел на расстоянии. На сей раз инициативу в общении взял на себя один из прибывших. Его самоименование толмачи перевели как «тойон», хотя никаких внешних знаков отличия на нем не было. Переводчики не без радости сообщили, что речь этого человека они понимают вполне прилично. При разговоре присутствовали все командиры, но вести «стенограмму» приказа не последовало. Да и вряд ли это было возможно, поскольку вопросы и ответы повторялись по нескольку раз с разными вариациями. Под конец тойон поинтересовался, имеются ли у русских товары для обмена. Его, естественно, заверили, что имеются – много и разных. Однако чукча оказался привередлив: его интересовали только иглы и огнива. Ему и это пообещали. Тогда его байдара подошла вплотную к борту. На многократные предложения подняться на борт и получить подарки – ценные вещи без всякой платы – той-он и его компания ответили отказом. Что они при этом сказали, толмачи переводить не стали, а Митька понял.

Для начала чукча переправил на борт несколько кусков оленины не первой свежести. Он получил за них пять иголок, а также заверение, что больше от него такого добра не надо. Тогда в спущенную корзину был загружен десяток рыбин. Товар был принят и оплачен – пятью огнивами. Когда рыбу вывалили на палубу, Шпанберг принялся ругаться по-немецки, а Беринга чуть не стошнило. Судя по всему, эту отнерестившуюся кету не выловили в речке или море, а просто подобрали на берегу, пока ее не успели расклевать птицы. Чукча между тем кричал из-за борта: не нужна ли вода? Воду тоже приняли – два бурдюка из шкур нерп, снятых чулком. Судя по выделке этих шкур (точнее, ее отсутствия), содержащуюся внутри воду можно было пить лишь при великой жажде. Однако и этот товар был оплачен.

– Хватит! Это есть достаточно! – не выдержал Шпанберг. – Яков унд Илья, слушать меня! Больше дрянь брать нет! Требуй шкура! Требуй соболь, лиса, бобр!

Команда была озвучена. Чукчи в байдаре оживились, их тойон начал раскладывать на сидушке рыжие и серые шкурки, а поверх них выложил четыре моржовых клыка. На предложение отправить все это на борт судна он ответил категорическим отказом и пожелал сначала получить за все это плату. Толмачи, естественно, в один голос заявили, что, мол, ищи дураков в другом месте. На что туземец невозмутимо ответил, что именно так он и поступит, после чего дал своим людям команду отгребаться от бота. Такой оборот дела русскому командованию не понравился, и последовал приказ согласиться на предложенные условия. Чукча получил огнива и иголки, однако шкурки не отправил, а сначала осмотрел товар. После чего одну из иголок пустил по рукам гребцов обоего пола. В байдаре поднялся возмущенный гомон – у иголки оказалось сломано ушко. Инцидент с трудом удалось замять, заменив бракованное изделие и добавив еще полдюжины, кроме того, капитан приказал отправить вниз пару ножей из «подарочных» запасов. В конце концов клыки и меха оказались на борту, а чукчи, весьма довольные, взяли курс к берегу. К тому времени Шпанберг успел осмотреть «моржовые зубы» и собрался было метнуть один из них вслед недобросовестным продавцам. Его порыв был остановлен капитаном, который приказал убрать полученный товар с глаз долой.

Дрейф при безветрии продолжался еще несколько часов. За это время капитан создал в своей каюте документ и предъявил его офицерам: если, мол, согласны, то подписывайте, если нет, то правьте. Шпанберг, сделав вид, что прочитал, заявил, что должен над этим подумать, и передал бумагу Чирикову. Тот взял документ и кивнул Чаплину – зайди ко мне. Примерно через полчаса позвали и Митьку. Ситуация, имевшая место 12 дней назад, повторилась: в каюте он устроился на корточках у двери, получил в руки бумагу, принялся читать и комментировать:

«…Пригребли к нам от земли чукчи в четырех байдарах коженых, в которых мужеского и женского полу человек с 40, в том числе один тоен, который говорить умел довольно коряцким языком…»

– Тута, ваши благородия, вроде как все верно, – начал пояснения служилый. – Только мнится мне, что тойон этот у них не главный. Может, он гость какой, а может, и вовсе коряка – холоп из пленных. Опять же, далее сказывал он, будто на оленях ездил, а сидячие завсегда только на собаках бывают – что коряки, что чухчи. Оленные же по тундрам ходят и батов кожаных не имеют.