Там, где горит земля - Александр Поволоцкий Страница 51

С тридцатиметровой высоты зрелище конвоя был прекрасно. Уродливо, страшно, угрожающе, и все же прекрасно, как любое грандиозное предприятие, требующее слаженной работы — без преувеличения — миллионов людей. Десятки крупных транспортов вытянулись в три длиннейшие колонны, идущие ровными линиями до самого горизонта. Более мелкие корабли сновали вокруг, как рыбы–лоцманы вокруг акул, охраняя, сопровождая, готовясь защищать и прикрывать.

В небе реяли самолеты поддержки, те, кто пойдет в первом эшелоне, принимая на себя возможный удар коварного противника. Хотя нет, не возможный…

Неизбежный.

Прямое радио- или проводное сообщение через портал было невозможно, новости и донесения передавались «по старинке», через курьеров, разумеется, в строгой секретности. Но тем не менее весь конвой уже знал, что аборигены решили ещё раз стукнуться лбом в стену, организовав грандиозную морскую битву. Шепотом передавались сообщения об американском «Эшелоне», о выдвижении имперского флота из баз Баренцева моря. Мелькали чуждые и неприятные названия «Индига», «Мезень», «Мурманск». Было очевидно, что и на этот раз все закончится большой вражеской кровью при символическом ущербе транспортам. И все же…

Было на этот раз нечто странное, потаенно–непонятное в слухах, пересказываемых множеством уст, несмотря на угрозу трибунала и утилизации. Некая неуверенность, лишённая всяческих оснований, но ощутимая почти физически. Никто не мог объяснить, в чем заключается легчайшая патина сомнения, обволакивающая любой разговор, самое пустяковое замечание. Но она просто была, и даже нобиль чувствовал некий… дискомфорт. Неудобство, выгнавшее его из крошечной одноместной каюты на палубу гипертранспорта – так официально называли «Левиафанов».

Томас с гордостью провел рукой по высоким перилам бортового ограждения, посмотрел на серо–стальную палубу, уходящую вдаль как футбольное поле. Оглянулся на море, где в параллельных колоннах высились ещё три такие же громадины. В пене волн, окруженные транспортами поменьше, они казались могучими утесами, несокрушимыми и всемогущими.

Проект «Бегемот» датировался ещё рубежом двадцатых/тридцатых годов, он подразумевал строительство серии суперлайнеров, комфортабельных и роскошных, как сады Эдема и быстрых, как военные суда. Однако в тот момент построить такое чудо техники оказалось невозможно – для титанов водоизмещением под семьдесят тысяч тонн требовались новые верфи, которые только начали строиться и уже были зарезервированы под военно–морскую программу глобального перевооружения. Проект был заморожен, но не забыт, дорабатываясь на бумаге, с регулярным пересмотром габаритов.

Когда на повестке дня встала война с Америкой, пришлось искать возможности транспортировки войск. Вот здесь то и пригодились «Бегемоты», которые на чертежных досках уже перевалили за сотню тысяч тонн. Так суперлайнер, способный перевезти за один рейс маленький город, превратился в гипертранспорт, совмещающий возможности контейнеровоза и ролкера, принимающий на борт полную танковую дивизию со всем вооружением. Машина войны уже не могла носить имя демона плотских желаний, поэтому «Бегемот» стал «Левиафаном».

«Водные» знали о существовании гигантов и регулярно старались их перехватить, но эскорт, невообразимый вес, двойной корпус и комплексная защита делали титана практически непотопляемым. Даже если субмарина, чей экипаж твердо решался не возвращаться домой и погибнуть в бою, чудом прокрадывалась на расстояние торпедного пуска, развитая ПТЗ требовала как минимум десятка попаданий просто для того, чтобы «Левиафан» снизил скорость и начал плановые мероприятия борьбы за плавучесть. Тем не менее, гипертранспорты отправлялись в конвои только поодиночке. Лишь один раз – сегодня — они собрались вместе, все четыре.

И на одном из этих чудо–кораблей перевозилась штурмдивизия Томаса. Дополнительный повод немного (самую малость!) возгордиться собой, значимостью своего соединения и его ролью в Плане. Ведь «Левиафаны» не возили простую пехоту, только элитные механизированные войска, которые должны были быть доставлены к портам Северного моря в полном комплекте и сохранности.

Томас мог бы стоять так часами, наслаждаясь морем, предвкушением значимых событий, зрелищем армады, несущей в стальных утробах целую армию. Даже неосознанная тревога отступила перед величием человеческого гения, попирающего океан стальной пятой.

Но вдали уже виднелось некое образование, черная клякса, над которой кружились десятки самолетов. Томас со вздохом отпустил перила и пошел к ходовой рубке, шагая по тройным створкам разгрузочных люков, утопленных в палубе.

* * *

Константин долго боролся с искушением если не руководить сражением лично, то хотя бы наблюдать за его ходом «из первых рядов». Морской Штаб гудел от напряжения, в особенности знаменитый Оперативный центр с не менее знаменитой мозаичной картой морей мира. Когда‑то на ней разыгрывали большие штабные игры и отмечали передвижения имперских флотов. Теперь же пятицветное панно площадью почти в сто пятьдесят квадратных метров напоминало об эпохе могущества паруса и о том, как российский флот с боем пробивался в закрытый клуб великих морских держав мира.

В Центре специально для императора предназначался кабинет с подключением ко всем коммуникациям, вплоть до возможности в любой момент взять на себя управление флотами и эскадрами. Но Константин хорошо понимал, что сегодня совершенно особый день, а ответственность, возложенная на моряков, превосходит все мыслимые пределы. Монарх здраво рассудил, что в такой важный момент не стоит стоять за плечом людей, занятых важным делом. Кроме того, как заверили специалисты, основную работу все равно придется делать командирам на мостиках боевых кораблей, поскольку комплексные помехи очень быстро сделают любое штабное управление невозможным.

Советские войска в первой половине войны с трудом тягались с немцами в области тактической гибкости, поэтому в ответственных операциях стремились компенсировать эту слабость тщательно проработанным планом. Имперский и американский флоты вынуждены были идти по тому же пути, хотя и по несколько иным мотивам.

Поэтому император остался в резиденции, где специально собрали дублирующий комплект аппаратуры и специальный стенд с обозначением диспозиции боя. В первом акте грандиозной драмы самодержец доложен был выступить только в качестве зрителя.

С момента начала операции прошло четыре дня, начинался пятый. Дифазер вышел на режим, который ранее не то что не фиксировали – и представить не могли. Воистину, этот конвой обещал быть самым большим из всех, что Евгеника когда‑либо проводила через межмировой прокол.

Территория вокруг точки перехода напоминала даже не улей, а целую пасеку разъяренных пчел. Предчувствуя развитие событий Нация и Британия стягивали к грядущему порталу прикрытие из десятков боевых кораблей, поднимали в небо воздушные армии.

Северная группировка Империи с боем пробивалась через Норвежское море, южная штурмовала Гибралтар. Флоты несли потери, тратили боезапас, теряли людей и боеспособность, но оттягивали на себя часть вражеских сил. Можно сказать, что гроза пока лишь собирала тучи на горизонте, но первые молнии уже хлестали притихшую землю. Империя и Конфедерация не могли объединить силы для совместного натиска, будучи вынуждены действовать разрозненно. Но и противнику приходилось раздергивать силы, отбивая атаки сразу по нескольким направлениям.