Цепкие лапы времени - Александр Плетнёв Страница 51

«Так что перебьемся на такое вспоможение».

Буркнул что-то невразумительное и недовольное в ответ:

– Жми уж.

* * *

Сказать бы, что его как-то особенно мурыжили перед поездкой на дачу – нет.

Но из всего озвученного перед и на инструктаже Терентьев понял, что Ильич (в смысле Леонид, в смысле Брежнев), при всем заявленном «я устал, мне пора на пенсию», просто так выпускать из своих рук контроль за внутрипартийной и внутривластной ситуацией не собирался… Как минимум экспонируя «отеческое око» старого опытного товарища. Особенно сейчас, после, что ни говори, удручающего бремени запредельных знаний.

Да и кто бы сомневался, что верный партиец и идеалист не будет переживать, требовательно интересуясь, какие меры собираются принять и предпринимаются во избежание…

– Слышал бы ты, – почему-то переходя на пониженный тон, говорил капитан Вова, – как дед матерился… и продолжает материться, комментируя распад страны и партийное предательство членов.

Терентьев пожимал плечами, мол, «поеду, послушаю», уже без всякого юмора ассоциируя этих «членов».

В свою бытность он никогда не интересовался под-коверной партийной политикой Кремля. Однако покрутившись внутри системы, стал немало разбираться в далеко непростых стычках-стыковках разных группировок.

Андропов на слуху о бывшем генсеке всегда высказывался исключительно в превосходной степени… и тем более придя к власти.

Но в аппарате нового главы серьезно опасались за все ту же утечку информации, именно через нередких просителей-посетителей персональной правительственной дачи. И видимо, не только.

Вот и сейчас каперангу не просто давали наставления, что нельзя говорить Старику, а мягко, но настоятельно подводили к определенным моментам, которые обязательно надо было упомянуть при бывшем генсеке: про памятники Бандере, Шухевичу, про марши неофашистов под «жовто-блакитной» символикой ^[84].

По всему выходило, что брежневский положительный акцент в сторону «украинских корней» и не бдящих на местах товарищей в лице Щербицкого и еще ряда лиц хотят поправить.

Из всего этого Терентьев понял, что «дорогой Ильич» – еще сила.

Стало любопытно.

– Даже и не намекай, что оговаривался и рассматривался вариант расчленения или отчленения Украины от станового государства. Это касается и других возможных процессов, могущих как-то принизить роль руководящей партии. В целом вы, Николай Николаевич, разумный молчун (капитан специально перешел на официоз «вы»), но иногда из вас выскакивают ненужные и опасные словечки.

Что касается разговора с Брежневым, его неторопливая манера речи, несомненно, на руку – пока он задаст вопрос с подковыркой, успеете несколько раз обдумать и профильтровать ответ.

* * *

Приставленная «Волга» услужливо урчала у подъезда напротив здания на Старой площади, но Вова сказал «погоди, тебе не сюда», сам еще в кабинете успев получить какой-то руководящий звонок.

Терентьев хотел все же подойти к машине – «стрельнуть» у водилы-Сереги сигаретку (свои кончились), однако куратор сам словно выстрелил:

– Стой, где стоишь!

– Стою. Где стою, – пожал плечами.

Капитан даже не отреагировал на сарказм – выжидал, напрягшись. Нервничал. Вплоть до того момента, как из внутреннего двора выехал небольшой кортеж, среди которых был «ЗиЛ»-членовоз.

– Вам сюда, – велел выскочивший сопровождающий Терентьеву, открыв заднюю дверцу.

Сел.

В мягком салоне в зашторенном полумраке блестели андроповские очки. Сквозь дорогой одеколон пробивается струйка больничного запаха – хозяин принюхался и явно не замечал.

Нового пассажира генеральный приветствовал в своей обычной мягкой манере.

– Дискуссия на вчерашнем совещании, где вам было дано слово, каким-то образом ушла в сторону от заданной темы… – Перегородки между пассажирским салоном и местом водителя не было, Андропов и до этого не блистал децибелами, сейчас и вовсе скрипел в одно (терентьевское) ухо.

«Черт его знает, может, чтобы водитель и охранник на переднем сиденье не грели свои уши».

– …Потом вас… пожалели и отпустили отдыхать. А я хотел бы более развернутое мнение услышать…

Сказал и молчит, вроде как не договорив.

«И не поймешь – уже можно начинать умничать, или сейчас он доведет свою постановку вопроса до более узкой конкретики? Еще бы помнить все, что там говорилось, на совещании… башка-то была с бодуна – потрескивала, как трансформатор».

А кортеж уже «летел» по Кутузовскому мимо Триумфальной арки. Лимузин глотал асфальт, словно дредноут, мягко, с затяжкой покачиваясь на длинной шоссейной волне.

– Если говорить об экономике… – неуверенно начал Терентьев, видя, что генсек по-прежнему молчит, – опирающийся на свое плановое хозяйствование СССР только на математической логике должен был выходить на иной технический уровень экономики. И все бы это работало… а оно не работало! Приписки и сплошной обман, и завышения показателей в отчетностях достигают таких показателей, что в совокупности нарастают массой, выходя за пороговые значения.

Там, где «рынок» гибко самоорганизовывается, «незыблемый бюрократический план» просто зияет невосполняемыми дырами.

– Это… примерно об этом я читал в экспертных отчетах отдела «Х», – поспешил заверить Андропов. И заметил: – Для простого моряка вы стали много… неплохо разбираться в вопросах управления.

– Поневоле.

– Но меня интересует сейчас другое. У нас, в преддверии перехода на образование федеральных округов по типу губернств, сложилась противоречивая оценка настроений в республиках. Одни рапортуют одно, компетентные органы докладывают о другом. Просто теперь обладая всей полнотой предвиденья ситуации, есть большие сомнения в успешности реализации. Мы недооценивали того разложения, что вселилось в периферийную структуру СССР.

«Не только периферийную, – хотелось поправить Терентьеву, – в пике парада суверенитетов ^[85] и Казань собиралась в “независимость”, и в Краснодарской крае, насколько помню, ходили разговорчики о самостоятельности от федерального центра. И не только…»

– …И тянуть с реформой не хочется, – доводил далее Андропов, – времени на исследования, по всей очевидности, нет. И форсировать, провоцируя неконтролируемые кризисные процессы, не хочется. Мы не имеем права на ошибки. Обязаны осмыслить любые точки зрения.

«Это как же постперестроечная вакханалия их перетряхнула, страху нагнала, – догадался каперанг, – теперь смотрят на предреволюционную ситуацию в Союзе трезво, допуская всякие вероятности».