Удар иглы - Илья Стальнов Страница 50

– Не знаю, что и сказать, – пожал плечами врач, когда бродягу на носилках затаскивали в «скорую»,

Приткнувшуюся во дворе УВД. – На припадок, каталепсию, реактивное состояние не похоже. Пульс, мышечные реакции в норме. Но мозг не работает. Будто от электросети отрубили… Кто он хоть?

– Неясно, – ответил Володька. – Но скоро он будет самым известным человеком в городе.

Он прав. Шум завтра поднимется на всю Россию. Только что мои оперативники установили личность погибшего. В монастыре, что в десяти километрах от города, пропал монах Иоанн. Можно представить, как вцепятся в такую новость стаи стервятников, именуемых газетчиками и телевизионщиками. Ох, беда.,

– Глаз чтоб не спускали, – проинструктировал я старшину и сержанта. – Вы бы видели, что он с монахом сделал. Ножом раздробил кости. Медик сказал, что для этого нужна чудовищная сила… если врачи его откачают – пристегнуть наручниками к кровати. Пусть потом что угодно кричат о нарушении прав человека. Мой приказ. Ясно?

– Так точно, – поморщился сержант, которого не вдохновляла перспектива провести ночь рядом с маньяком.

* * *

Вернулся я домой поздно. Наскоро перекусил и сразу взялся за старую рукопись – не терпелось опять перенестись на два века назад.

"Несмотря на то что еще в самом начале русско-турецкой кампании 1787 года я проявил настойчивое желание оказаться в действующей армии, меня, откровенно сказать, просто поставили на место, пояснив, что в армии и без меня обойдутся, а вот без пороха и прочих боевых припасов никакого врага не одолеть, А поскольку я инженер, да еще специалист по пионерным вооружениям, то и надлежит мне заниматься своими делами.

И вот один за другим минули годы летних кампаний, благоприятных для нашей армии. Гремела слава Суворова и Румянцева, взята была неприступная крепость Очаков и срыта до основания на веки вечные. А вместе с ней пал черноморский оплот Османской империи Гаджибейский замок, сданы были без боя Аккерман и Бендеры. Наши войска стояли уже около самой неприступной из турецких крепостей – Измаила.

Измаил… В ту пору это слово было на устах у всех. Именно там окончательно решалась судьба войны. Именно там России предстояло еще раз удивить мир мощью и отвагой и ратным искусством своих сынов. Именно там в те дни решалась и моя судьба. Под стенами крепости мне предстояло перешагнуть некий барьер и узреть новые, воистину невероятные пространства. Или погибнуть бесславно, не оставив после себя ни доброй памяти, ни достойных дел. Однако тогда подобные мысли на свой счет не могли прийти мне в голову, поскольку я еще не знал, в какие события вовлечен и игрушкой каких сил стал. Я был легкомыслен, как мотылек, и несказанно рад тому, что начальство, наконец, соизволило направить меня под стены турецкой цитадели. Целью поездки было испытание моего изобретения – адской машины, своеобразной контрмины, способной уничтожить любые заминированные подкопы противника методом детонации. Однако по всему выходило, что прибыл я поздновато и развернуться мне уже не будет времени.

Я был бы неискренен, если бы утверждал, что только радость владела мною тогда. Посещали меня и некоторые опасения, даже страх перед войной, опасностью, перед смертью, которая могла ожидать меня на поле брани. Немало неприятных картин подсовывало мне воображение, немало тревожных, а порой и жутких сновидений пришлось мне перевидать. Наконец, я настолько запутался в своих представлениях о войне, что мне стало казаться невероятным увидеть картины войны наяву. Но время неумолимо шло, и вот я, завершив приготовления и выслушав последние наставления родных, отправился в путь.

Не буду утомлять вас описаниями путешествия, всех трудностей и приключений, которые выпали на мою долю в дороге. Уместнее было бы начать с того момента в конце 1790 года, когда я прибыл в лагерь наших войск под Измаилом, доложился командованию и, решив обозреть окрестности, очутился на пригорке, откуда открывался обширный вид. Светило солнце, воздух был прохладен, однако не по-зимнему, как положено на севере. Тут все-таки юг, край благодатный, теплый, так что погода годилась бы для осени, но не для середины зимы. Взору моему открылись четкие прямоугольники палаточных городков. Отсюда они казались игрушечными, какими-то бутафорскими, словно их изобразил театральный художник на заднике сцены, чтобы подчеркнуть драматизм действия, которое вот-вот должно развернуться на подмостках. Интересно, какова будет моя роль в этом кровавом спектакле?

Вид на военный лагерь недолго занимал мое внимание, переключившееся вскоре на другую картину, куда более грозную и значительную, чем палатки-чайки, парящие в рваных клубах утреннего тумана. Величественное сооружение самонадеянно вознеслось в небесную высь, будто собираясь застить весь горизонт. Похоже, здесь фортификаторы вознамерились соревноваться в искусстве строительства с великими зодчими, воспевшими силу духа человеческого и славившими произведениями своими самого Творца. Их дворцы стоят долгие и долгие века. Но нет ничего более преходящего, подверженного разрушениям, чем военные цитадели, какими бы совершенными они ни казались. Возведенные лишь для одной цели – увековечить чье-то могущество и силу, чье-то имперское самомнение и самолюбие, они неотвратимо влекут к себе тех, кто хотел бы утвердиться в величии своем, сравняв некогда неприступные стены с землей и тем самым оставить еще один разрушительный след в великой исторической цепи событий.

Нет, мои размышления не казались мне бесспорными, и наверняка мой старший друг Осиповский поправил бы меня, наверное, он сказал бы: «Крепости разрушают справедливо хотя бы потому, что нередко за их стенами скрывается Тьма и Зло. Так, некогда в замках-монастырях укрывались тевтонские рыцари, которые, прикрываясь именем Господа, творили дела воистину черные. И мир становится лишь лучше, когда подобные цитадели зла оказываются поверженными. Но есть, к счастью, и иные бастионы, такие, как Сергиево-Печерская лавра, где православные защитники с Божьей помощью в трудные времена отстаивали нашу землю».

Вражья цитадель, вызвавшая у меня бурю чувств и мыслей, располагалась на склоне высот, полого спускавшихся к величавому Дунаю. Широкая лощина, разделявшая Измаил на две части, из которых большая, западная, называлась Старой, а восточная – Новой крепостью, особо подчеркивала высоту мощных стен. На глаз длина стен цитадели была никак не менее шести верст.

Как инженер, конечно, я вскоре увлекся подсчетами. Главный вал, прикидывал я, достигает не менее четырех сажен вышины. Он, в свою очередь, обнесен рвом глубиной не менее пяти и шириной до шести сажен. Местами ров заполнен водой. В ограде четыре воротных проема…

Я знал, что крепость Измаил превращена в грозную твердыню. Турки под руководством французского инженера де Лафит Клове и немца Рихтера постарались на совесть укрепить ее. Удастся ли нам разрушить фортификационные ухищрения, пробить в них брешь? Под силу ли будет нашим войскам взять крепость? Задача не из легких…

Мои размышления неожиданно были прерваны.

– Ба, никак сам господин Курнаков прибыл? Значит, туркам крышка, – прозвучал за моей спиной чей-то очень знакомый голос.