Законы войны - Владимир Мельник Страница 50

В Крыму остался всего один очаг сопротивления — Севастополь. Теперь линия обороны проходила в нескольких километрах севернее Любимовки, на северных отрогах возвышенности Кара-Тау до поселка Семиренко, шли бои за село и станцию Верхнесадовое. Бои шли в районе гор Кымыр-Кая и Кая-Баш, высот 318.0, 337,3 в Мекензиевых горах. Наши войска оставили Лесхоз в районе совхоза Севастопольский и закрепились на горе Кара-Коба, высотах 147,8, 153,7, 154,7 и в районе Итальянского кладбища на горе Госфорта. В районе Лесхоза неподалеку от села Оборонное и Резервное- гора Кала-Фатлар наши войска были зажаты в труднопроходимой для техники местности и над ними возникла угроза попасть в окружение и быть сброшенными в море. Так как туда были переброшены специальные горнострелковые части американцев. И все предполагаемые участки сосредоточения наших войск нещадно бомбардировались натовской авиацией. Техника наших частей оказалась бесполезной и только выдавала присутствие, поэтому она была выведена из строя и брошена. Потому что взорвать ее не было ни времени, ни средств. Чрезвычайно ухудшилось снабжение из-за того, что на морских коммуникациях господствовали подводные лодки и авиация противника. Эти ублюдки вычисляли наши караваны и нападали на них. Многие войска не доходили просто до Севастополя, гибли так и не вступив в бой. Северный и Тихоокеанский флота при поддержке китайских и Северокорейских ВМС осуществили несколько успешных десантных операций на Гавайских и Каймановых островах. Они осуществлялись в стиле набегов и использовалась тактика «выжженной земли». Уничтожалось все, вплоть до зеленых насаждений. Стратегическая авиация осуществляла бомбардировки крупных городов стран участниц НАТО, несмотря на высокий класс ПВО-защиты. На захваченных территориях развернулось партизанское движение и американцы перестали выходить по одному в светлое время суток. Сначала они в знак доброй воли ходили без касок, но после того, как на них начали нападать даже дети, вооруженные автоматами, они начали применять следующую тактику, сначала кладут на землю под дула винтовок, а потом уже проверяют документы и разговаривают. Также многие американские солдаты стали ходить с нашими Калашниковыми. Потому что это самое простое и надежное оружие и это доказала не одна война. Американцы развернули пункты раздачи гуманитарной помощи, в которых содержались беженцы. В общем эти пункты были ни что иное как фильтрационные лагеря. Были и среди наших граждан ренегаты, которые служили оккупационным властям.

На четвертый день, меня вызвал к себе Гурко и сообщил, что меня переводят на гранатометный взвод в 3-м батальоне нашей бригады. Честно скажу, специфику действий своего нового подразделения совершенно не знал. Через Мамчура выпросил себе в «замки» Пегрикова — уж в этом сержанте я был уверен на все сто процентов, как и он во мне. Час на сборы и мы уже вдвоем с вещмешками топали в штаб 3-го батальона.

Во взводе нас приняли настороженно. Предыдущего комвзвода недавно убило при налете. Пегриков быстро построил солдат и потребовал список вечерней поверки. Во взводе осталось восемнадцать человек, включая мехвода единственной на взвод единицы техники — старенькой сдыхающей бээмпэшки. Машина хоть и старенькая, но был на ходу — уже хорошо.

Нас отправили на юго-восточные отроги Федюниных высот. Специфика действий была довольно интересной — мой взвод всегда отправляли на самые танкоопасные и трудные участки позиций батальона. На вооружении у нас было 4 АГС и 3 СПГ, ну и три РПГ-7.

Перед тем как лечь спать я вышел в туалет. То и дело американцы пускали осветительные ракеты и освещали прожекторами мертвую зону. До них было около 5-ти километров. Отошел за кусты, вышел к небольшому обрыву. «Лучше нету красоты, чем пописать с высоты». Ну вот, а теперь можно и послужить. Обойти огневые позиции взвода, например. И тут застал одного своего бойца за тем, что он скрутил самокрутку и закурил, но запах дыма был явно не табачный. Так и есть — дурь. Выдрал у него из пальцев сигарету и растоптал ее.

— Слышишь, ты, придурок, лучше б ты просто бухал, чем эту дрянь курил, — с негодование орал я на глупо улыбающегося солдата.

— А что ты мне сделаешь, лейтеха? — нагло ухмыльнулся обкуренный боец.

— Да я тебе щас по роже дам! — чувствую, что начинаю звереть.

Подбежал Серега Пегриков, двинул кулаком по лицу укурыша, а меня оттеснил от бойца. Я специально не говорю фамилию этого солдата, потому что это явление было почти повальным. Коноплю и другую наркоту используют для того, чтобы «оторваться от суровой реальности и отдохнуть». В основном чтобы избавиться от чувства страха, потому что умирать под кайфом легче. «Фронтовые» 100 грамм многих не удовлетворяют. И где только достают? Я лично так не могу, да и все-таки командир, а у офицера, должна быть всегда светлая голова и твердая рука. Одно дело, когда ты отвечаешь только за самого себя, а другое — когда еще за подчиненных людей.

Свернув цигарку, но уже с табаком и закурил. Присел на дно траншеи, потому что стоя курить я бы не советовал — у них хорошо отрабатывают свои деньги снайпера. Огонек сигареты за километр виден. Поэтому никогда не прикуривай третьим: когда прикуривает первый — враг замечает, когда второй — враг прицеливается, а когда третий — враг стреляет. Да-а, табак, что выдавали, был не очень, но другого не было. Все-таки странная штука — жизнь. Перед войной как-то не задумывался над тем, что она может закончиться в один миг. Были проблемы поважнее, как я тогда считал. Америка для нас была очень и очень далекой страной, и люди в ней казались совершенно другими. Но они также хотят жить, любить и быть любимыми. Перед войной считал, что любви не бывает. Во всяком случае у женщин. Считал их расчетливыми, жаждущими власти и удовольствий стервами, пока не встретил Оксану. Эта девчонка перевернула всю мою жизнь. И только желание отомстить за нее держит на этом свете. Жалко наших девчонок, которые останутся после войны. Потому что парней будет намного меньше, чем их. Мужики сейчас поливают кровью камни Госфорты и Балаклавы. Некоторые из них еще даже и не знают, что такое женщина. Иной раз мне кажется, что все это происходит не со мной. Когда вытаскивают раненых после очередного боя и собирают в кучу убитых, а также части тела. Когда некоторые солдаты не выдерживают психологически и стреляются. Когда пьяный комбат заставляет ротой наступать против целого батальона. Когда в рукопашной бойне ты режешься с американскими морпехами и готов в остервенении зубами рвать их плоть. Лично я считаю, что меня судьба бережет, потому что иной раз бывал в таких переплетах, что другой на моем месте вряд ли бы выжил.

Но меня мучила одна проблема — мне нужно было «стучать» на Мамчура. Где-то через неделю после моего возвращения, ко мне на курилке подошел особист. Он отвел меня в сторону и начал расспрашивать о том, где был, что видел. Наконец я не выдержал и высказал ему все, что об этом думал. Почему-то не боялся, резко овладело чувство пофигизма — всеравно завтра на «боевые» выходить.

— Ты точно все обдумал? — с надменной улыбкой спросил Мавросовидис.

— Да! Точно! — сказал я, сжимая покрепче цевье АКСа.

— Ну-ну-ну, не надо тут зубами скрипеть и автоматом махать. И не таких ломали! Слышь, лейтенант, ты понимаешь, чем тебе это грозит?