Даймон - Андрей Валентинов Страница 50

Исполняет Ольга Воронец.

(3`09).

«Он клялся и божился одну меня любить, на дальней, на сторонке одною мною жить».

По тёмному потолку — лёгкие зайчики — то ли от окон соседнего корпуса, то ли повыше, с самых небес. Эдем в чужом городе, маленький, за тонкой дверью из деревоплиты, с фикусами на окне и старым кассетным магнитофоном прямо на полу.

Варина рука на груди, тёплые губы у самого уха.

— Ты где зараз, малюня? Ты ж не тут, нэ зи мною!.. Що с тобою, Алёша? Знов обиделся?

Пошевелил губами Алексей, вдохнул знакомый запах Вариной кожи. Не стал отвечать. Ещё немного, минута, полминуты, несколько секунд! Так не хочется покидать невеликий островок между «ещё» и «уже», между «пришёл» и «ушёл», между «с нею» и «без неё»…

Между «позвала» и «выгнала», между «с тобой» — и «с другими».

Алёша закрыл глаза, чтобы на зайчиков знакомых не смотреть. Поздно, остров уже позади, на Эдеме-острове не надо слова подбирать…

— Я не обиделся, Варя!

Правда — не обиделся. Просто вспомнил, что прежде, когда Варя защёлкивала старенький американский замок, думалось только о ней. О том, что сейчас, прямо сейчас, уже… Теперь — иначе. Горячая вода в ведре, обязательное «я помоюсь», он не торопит, ждёт терпеливо. Ничего плохого нет, что твоя девушка хочет быть чистой, без капельки грязи на коже, который ты сейчас губами касаться будешь. Только грязь — она разная. Бывает просто, бывает — чужая…

Варя словно испытывает, на прочность проверяет, на боль. «Не целуй пока, рот прополощу. Я сегодня хачу два раза минет робыла». Зачем так, за что?

А молчала бы? Мылась, слова не сказав, а он бы все равно знал, ждал терпеливо…

— Ты нэ зи мною, малюня. Нельзя так! Мучишь себя, меня мучишь. Навищо? Ты тут, я с тобой, нам добрэ. Я позвала, ты пришёл…

Вновь беззвучно губы шевельнулись. Не хотелось уходить из Эдема, из нестойкого рая с небом в светлых зайчиках, с теплом Вариного тела — чистого, пахнущего счастьем, пахнущего тобой…

— Не вставай, Алёша. Полежи ще!

Поздно! Скользнули её руки, опустились, не удержав. Алёша накинул майку, поднял с коврика плавки. На миг почувствовал стыд: голый, в чужой комнате, напротив — горящие окна…

Если бы хача — из пневмопистолета, в лоб? Если его мозги — по всему коридору? Лучше бы стало?

Уйти? Прямо сейчас?

— Ты… Может, чаю заваришь? Травяного, который ты из Тростянца привезла?

* * *

Иногда верные мысли в самый нужный момент посещают. Чувствовал Алёша, понимал — не может уже. Позвала его Варя, он и пришёл, но чтобы прямо с порога: хватит, спасибо, у каждого свой путь… Не вышло — с порога. Посмотрел на девушку, представил, как она платье сбросит… А сейчас и вовсе не время. Получил своё, попользовался — и о полной отставке объявляет. Не устраиваешь ты меня, Варя Охрименко, потому как гордый я стал. Товарищу Северу такая любовница не нужна, он женщин ни с кем делит!

Причём здесь этот Север! Причём? А при том!..

Но и уходить не хотелось — ничего не сказав, не объяснившись толком. Почему бы чаю не выпить? Пока Варя кипяток принесёт, пока трава настоится… Социальная пауза, эмоциональная перебивка. И чай удивительный, ни с чем не сравнимый, Варя травы летом сама собирает, её бабушка учила, а бабушку — её бабушка…

В большой стеклянной банке — коричневый настой. Тёплый парок, лёгкий острый запах…

— Знаешь, що зробымо, Алёша? Ты про що хочешь сейчас говори, ладно? От що в голову придёт, то и говори. Тэбэ потому и плохо бывает, что в себе держишь. Только не про то, яка я плохая, то сама знаю, и ты знаешь. Про щось другое, про историю свою, про книжки, про чего хочешь.

— Сеанс психоанализа устроим? Ты что, Варя, Фрейда начиталась?

— Дурный этот Фрейд, сам же рассказывал.

Рассказывал… Поднёс Алёша горячую чашку к губам, отхлебнул осторожно. Если сейчас сказать, с чем пришёл, станет эта чашка последней. Кому-то иному тростянецкий чай пить, не ему…

Ладно! «Про щось другое»?

— У меня однокурсник есть, Саша Лепко. Я тебе рассказывал — тот, что хакером себя воображает. Он, конечно, не хакер, но кое в чем разбирается. Говорит, историю можно понять только системно. Таблицы всякие составляет, графики…

Лепко случайно вспомнился. На последней паре, на практических, когда разговор в очередной раз на выборы свернул (а куда деваться?), Саша всех удивить попытался. Слово попросил, развернул таблицу, на принтере выкатанную, приклеил скотчем к доске …

— Он чего сделал? Собрал данные за этот февраль по чрезвычайным происшествиям. Взрывы, покушения, непонятные самоубийства — все, что можно террором посчитать. Цифра получилась страшная, словно война по стране катится. Для контроля привёл цифры за февраль 1996 и 2000-го. В два раза выше, чем в 96-м, когда самые бандитские разборки шли.

Хлебнул Алёша чая, вдохнул травяной аромат. И не горячо! Кажется, в самом деле отвлёкся. Есть на что. Не то странно, что под выборы, под очередной «великий передел», менты и бандиты косяками на погост спешат…

…В бетон, в бетон!

Почему не замечает никто? Сообщат, прокомментируют — и снова песня про белого бычка. Агитация, дискредитация, коалиция… Приказ сверху пришёл — не реагировать? Пресса, даже купленная на корню, разных хозяев слушает. Или просто привыкли, надоело? Убийства и взрывы не волной идут — враздробь. Не всякий таблицу составить догадается, станет сводки происшествий шерстить. Особенно, когда вопрос о власти идёт, о миллиардах, о заводах, газетах, пароходах? Старый цирковой приём, Кио об этом писал: если надо фокус незаметно подготовить, на манеж въезжает «Волга» с клоунами на крыше. Чтобы все на них пялились, на главное не глядели.