Сверхдержава - Андрей Плеханов Страница 50

Краев наконец-то попал в свое новое жилище. К сожалению, не было возможности как следует рассмотреть его, хотя оно того стоило. Вместо этого Краеву пришлось принимать гостей.

Если говорить точнее, Николай Краев был отконвоирован до своей квартиры и теперь беседовал с двоими людьми, которые держали его под прицелом. Задушевной беседой это было трудно назвать. Скорее это было допросом — слава Богу, без применения пыток. Но Краеву давно не приходилось так туго.

Когда-то он свято соблюдал принцип — не лгать. Этим ограничением он портил качество собственной жизни, и испортил ее до такой степени, что ему пришлось удрать из России. За последние шесть лет, с тех пор как он стал Шрайнером, Краев превратился в профессионального лжеца. Это намного расширило его пространство: узкий жизненный канал, по которому когда-то с трудом продирался его корабль, превратился в относительно просторную акваторию. Разумеется, она была заполнена мутной водой, запахи над ней витали порой не самые приятные, зато возможностей для маневра стало хоть отбавляй. Краев стал не просто лгуном — он стал игроком на сцене, он стал почти профессиональным актером. В этом был даже вызов: вот, мол, Россия, получай меня, не старого Краева, увешанного нравственными запретами, а нового Шрайнера, сохранившего в душе высокие моральные цели, но не гнушающегося в их достижении никакими средствами.

И в этом была ложь перед самим собой. На самом деле Краев не так уж и изменился. Вовсе он не стал суперменом, ловко обходящим любые препятствия. Запреты все так же сидели в его подсознании. Не позволяли ему совершать подлости по отношению к другим людям — как к ближним, так и совсем незнакомым. Начисто исключали возможность предательства. И, самое главное, никак не давали поверить, что все в мире подчиняется циничному расчету. Стало быть, Краев был все так же слаб, хотя и скрывал свою слабину. И сейчас ему нужно было вести себя осторожно. Крайне осторожно.

Мебель в комнате была хорошей — как и ожидал Краев. Он доверился вкусу Старика, и тот его не подвел. Вряд ли Старик сам делал эту мебель — ведь он, судя по рассказам, был художником, а не столяром. Но вкус у него был отменный. Белый квадратный стол, белая прямоугольная кровать, белые шкафы, массивные белые стулья с высокими спинками. Все белое. Причем никакого пластика — дерево, обработанное каким-то составом, слегка сохраняющее шероховатую фактуру лиственной породы. На Западе Краев никогда не видел такого.

Вот только сиденье стула было жестковатым. Краев мог ощутить это в полной мере — собственной, пардон, костлявой задницей. Потому что его прикрутили к этому стулу самым немилосердным образом. Усадили на стул, связали руки сзади за спинкой, а ноги обмотали клейкой лентой. Стреножили.

— Зря вы это, ребята, — сказал Краев. — Я никуда от вас не сбегу. Если вы меня даже выгоните взашей, я снова проберусь к вам. Потому что я очень любопытный человек. Я рад, что нашел вас.

— А нас вот это совсем не радует, — угрюмо сообщил Салем. — Потому что нет тут причин для радости. Когда до чумника добирается полумех из «четверки», радоваться чумнику не с чего.

— Я же сказал вам, что я — не полумех! И что я ни черта не помню о самом себе…

— Это хуже всего.

— Почему?!

— Потому что ты сам не знаешь, для чего тебя сюда послали. А тот, кто тебя сюда закинул, знает. В этом можешь быть уверен. Это сейчас ты такой мирный и вежливый, но, как только увидишь того, кого тебе положено убить, в твоем блокированном мозжечке сработает переключатель. Щелк! — Салем хрустнул пальцами. — А дальше ты перестанешь соображать. Ты превратишься в оружие. В механическое средство уничтожения. Ты разнесешь в ошметки того человека, которого тебе запрограммировано убить. А может быть, десять человек. Или двадцать — тебе это вполне по силам, потому что ты — полумех. Полумеханический человек. Киборг, созданный для убийства…

— Она же сказала тебе, что я не полумех! — Краев отчаянно кивнул на Лизу, хладнокровно обследующую шкафы. — Чего тебе еще надо?…

— Она сказала… Она много чего сказала… — Салем подошел к Краеву и так резко дернул его за волосы, что Краев взвыл и слезы выступили на его глазах. — Похоже, волосы у тебя настоящие.

— А какие еще? — зарычал Краев. — Синтетические? С жопы пересаженные?

— Сейчас мы тебя пострижем. Пострижем. Оброс, как повстанец, — бормотал Салем, копаясь в своей большой сумке. — Сделаем тебе нормальную прическу. Хоть на приличного человека станешь похож. Спасибо потом скажешь…

Он извлек портативную машинку для стрижки. Нажал на кнопку. Машинка зажужжала, как огромный механический жук.

— Не смей! Скотина! — Краев задергался, сделал попытку свалиться вместе со стулом, но парень уже навис над ним сзади, схватил одной рукой за плечо.

Холодный металл чиркнул по черепу, и. первые пряди седых волос упали на пол.

Краев затих. Внезапно он подумал, что в этом нет унижения — в том, что его простукали палкой, потом раздели, теперь стригут наголо. Это были просто процедуры. Необходимые процедуры, целью которых было не унизить его, пришельца, а просто обезопасить себя. Салем боялся Краева гораздо больше, чем Краев Салема. И наверное, у чумника были для этого веские причины.

— Слушай, брат, — сказал Краев. — Ты все не сбривай, а? Посередине мне оставь волосы. Я потом гребень себе сделаю. В зеленый цвет покрашу. Как у панка. Ты знаешь, кто такие панки, а, Салем?

— Знаю, — сказал чумник, ловко орудуя прибором. — «Анархия в Соединенном Королевстве». «Секс Пистолс». Сид Вишез убил свою подружку. Убил, закопал, надпись написал. Я еще помню кое-что из дочумной жизни, полумех. «Мама — анархия, папа — стакан портвейна».

— Сколько тебе лет тогда было?

— Двадцать. Я жил в Сибири, в славном городе Кемерово. Я был помешан на компьютерах. Плевать мне было и на чуму, и на смуту, и на все прочее. Я даже не знал, что вокруг происходит. Мне нужно было доделать новую программу, я ел и спал рядом со своим компьютером. Я обнаружил, что в мире что-то происходит, только тогда, когда погас свет. Вырубили свет, ты помнишь?

— Да.

— Гады. Выключили электричество. Вся моя работа пошла к чертям собачьим. Компьютер мой сдох, и я очнулся. Вышел на улицу, чтобы купить себе жратвы. Думал — минут на двадцать. Но оказалось — навсегда. Домой я уже не вернулся.

— Что случилось?

— А ты не знаешь? С тобой что, по-другому было? Меня забрали. Забрали и забрили. Сделали прививку, дали автомат в руки и отправили на «объект». Там я две недели охранял какой-то склад вместе с тремя такими же мальчишками и одним пожилым майором в отставке. Обитали мы в блокпосте, который наскоро сварганили из железнодорожных шпал. Воняло там креозотом до тошноты. Три дня у меня была температура. Я валялся на полу — мне все равно было, на чем валяться. Я подыхал. Ни у кого из других парней такой лихорадки не было, хотя им тоже только что сделали прививку. Все думали, что у меня чума. Но отнеслись ко мне по-человечески — пить давали, кормить пытались… Через три дня я неожиданно очухался и почувствовал себя как огурчик.