Требуется пришелец - Евгений Лукин Страница 50

Последняя его фраза меня обеспокоила.

— А что тут терять?

Лёха взглянул на меня и улыбнулся.

— Ему или нам?

— А разве это не одно и то же?

Лёха рассмеялся и потрепал меня по голому плечу.

— Тебе чего надо-то? — спросил он.

— Правды, — твёрдо ответил я.

— Ишь чего захотел… Я бы, знаешь, тоже не отказался.

Меня сильно раздражала эта его манера то и дело напускать на себя таинственность, но выбора не было.

— Видишь ли, в отличие от нашего пахаря, — миролюбиво продолжил он, — ты мне симпатичен, Володя. Может, я ошибаюсь, но есть в тебе этакая внутренняя честность. Ты мыслишь, а не просто трындишь. Вопрос лишь в том, насколько прочна твоя нервная система…

Под нашим пахарем, судя по всему, подразумевался Вадим.

— Прочна, — заверил я.

— Хотелось бы верить… Ну, давай порассуждаем вместе. Нас боятся и ненавидят, так? Спрашивается, за что… За уродство? Вряд ли. Потому что и у моего лохматого, и у твоей Мымры главный мотив огонь, а вовсе не наша с тобой внешность. Они панически боятся огня. И нас — как возможных носителей огня. Откуда мог взяться такой страх?

— Ну? — сказал я.

— Из прошлого! — Алексей был явно разочарован моей несообразительностью. — Они уже имели с нами дело…

— С нами?

— Ну, не с нами… С изготовителями андроидов. Какая разница?

Я ошалел:

— То есть как какая разница?!

— Сейчас объясню, — утешил меня Алексей. — Если слышал, японцы… Да, по-моему, японцы… Додумались, короче, ставить в офисах резиновую статую начальника. И бамбуковая палка рядом лежит. Отчитал тебя босс — идёшь в холл, берёшь палку и лупишь это чучело сколько твоей душеньке угодно. Снял стресс — иди работай дальше… Вот я и думаю: а что, если здесь то же самое? Приобретают копии своих врагов — ну и…

Мне очень не понравился ход его мысли.

— Ты ещё магию вспомни! — буркнул я. — Берут восковую куколку и начинают через неё порчу наводить…

На секунду Лёха оцепенел.

— А между прочим… — потрясённо вымолвил он.

— Что между прочим? — вспыхнул я. — Ну присесть на корточки, ну взяться левой рукой за правое ухо! Не жгут же, спицами не прокалывают…

— Дорогое было бы удовольствие, — заметил Лёха. — Кроме того, ты не учитываешь, что мораль-то нечеловеческая. Допустим, убийства и пытки расцениваются как знак уважения к противнику…

— Тогда почему лохматые не заставляют нас заниматься чем-нибудь действительно постыдным… позорным…

— Трахаться у всех на виду? — предположил Алексей.

— Хотя бы так…

— Ты уверен, что это для них позорно и постыдно?

Я не был в этом уверен.

— На кого ты работаешь, Вова? — задушевно, как в контрразведке, спросил Алексей. Пристальные зеленоватые глаза его загадочно мерцали. — На Мымру… А кто такая Мымра? Негуманоид… А как будет «негуманоид» по-русски? — Ответа Лёха дожидаться не стал. — Нелюдь, — ласково сообщил он, выдержав крохотную паузу. — Мы с тобой, друг ты мой ситный, обеспечиваем нужды нелюдей…

— Ты меня не в партизаны вербуешь? — холодно спросил я. — Может, сразу сколотим диверсионную группу? Что тебе сделали негуманоиды?

— Они всех ненавидят, Володя!

— Кого всех?

— Всех, у кого две руки, две ноги и одна голова. Тебя, например, меня… Ты же сам недавно в этом убедился! Страх и ненависть. Ничего, кроме страха и ненависти…

— Христа распяли, галактику продали… — в тон ему добавил я.

Лёха поглядел на меня с восхищением.

— Чувствую, будет с кем потолковать, — молвил он.

* * *

Я настолько привык к нашей мути (вернее, к тому её пятачку, на котором мы обитаем), что почти уже не пользуюсь спичкой в качестве компаса. Заложил за ухо — и пошёл. Озираться давно перестал, ноги сами придут куда надо. Читал в каком-то рассказе Куприна о забаве балаклавских рыбаков: завязывают человеку глаза, раскручивают как следует, а потом велят вслепую ткнуть пальцем на север. Так и я теперь. Куда бы ни занесло, в любой момент могу не глядя определить, в какой примерно стороне и на каком примерно расстоянии располагается мой саркофажик. Моя Полярная звезда.

Между прочим, загадочная блямба, поначалу не дававшая мне покоя, скорее всего к материальному миру не относится. Оптический обман в чистом виде…

Когда я вышел к Лериному футляру, он оказался закрыт, и морозные искорки по нему не бегали. Должно быть, соседка моя была на службе. Сходил к её крутому дядечке, но того также нигде не обнаружилось. Надо же, и здесь наврала: «На месте сидит, никто его никуда не гоняет…» Я ухмыльнулся и двинулся восвояси, как вдруг услышал странные звуки. Естественно, странные, какие ж ещё! Мирок у нас тихий (шорохи и потрескивания не в счёт). Лохматые если и общаются меж собой, то беззвучно, так что, кроме фальшивых андроидов, шуметь тут некому.

Взметнула навстречу чёрные свои шипы страшилка. Определённо у подножия её что-то происходило: там ворочались бурые сгустки мглы, уменьшающиеся с каждым моим шагом. Разумеется, ёжики. Сослуживцы мои, кстати, называют их колобками. Растерянно и бестолково округлые создания суетились вокруг чёрного со смоляными наплывами ствола, возле которого лежала и плакала Валерия.

Я остолбенел, потом кинулся к ней.

— Лера… Что с вами?..

Она ударила кулачком по колкому пружинистому мху.

— Не могу… больше… Сил моих больше нет…

— Ну что вы, Лера… — пролепетал я. — Что вы…

— Домой хочу… — пожаловалась она детским голосом, утирая мокрый от слёз подбородок.

Дрогнувшей рукой я осмелился погладить её голое бледное плечо.

— Ну и… отправитесь домой… — растерянно бормотал я. — Чёрт с ним, с островком в океане… Если невмоготу уже!.. На особняк-то, я думаю, вы за четыре месяца заработали…

Она резко приподнялась на локте и посмотрела на меня с ненавистью.

— Дур-рак! Ты что, ещё ничего не понял? Отсюда не возвращаются! Отсюда путь один — на свалку…

Я даже не испугался услышанному. Я просто не поверил.

— Господи… — простонала она. — Какая дура!.. Ну дали бы мне там два условно… А тут пожизненное… пожизненное!..

И стало до меня помаленьку доходить, что всё это всерьёз. Так не разыгрывают.

— Позвольте, Лера… — Я попробовал улыбнуться — лицо задёргалось. — А как же… пять тысяч в день?..

— Кретин!.. — с наслаждением проскрежетала она и снова уткнулась лицом в мох.

Я стоял перед ней на коленях, а в локоть мне тыкался колобок: дескать, уходи, всё равно утешать не умеешь. Он-то и привёл меня в чувство.