Спин - Роберт Чарльз Уилсон Страница 50

Внезапно нагрянувший «Спин» казался ей мстительным ударом мира Джейсона, ещё более чувствительным из-за одержимости брата этим миром. Очевидно, во Вселенной существовала разумная жизнь, столь же очевидно, жизнь эта совершенно не походила на нашу. Неизмеримо мощная, безмерно терпеливая, начисто безразличная к ужасу, внушаемому ею нашему миру. Думая о гипотетиках, можно было представить себе сверхинтеллектуальных роботов или какие-то бесчувственные сгустки энергии, но никоим образом не прикосновение руки, не поцелуй, не тепло постели, не шёпот утешения…

Поэтому Диана ненавидела «Спин» глубоко и жгуче. Мне кажется, что именно эта ненависть привела её к Саймону Таунсенду и «Новому царству», в идеологии которого «Спин» — событие хотя и священное, однако подчинённого характера; крупное, однако не большего значения, нежели Господь Авраама; пугающее, но не настолько шокирующее, сколь распятый Спаситель, гроб опустевший…

Кое-что из этого я изложил Ине.

— Конечно, я далека от христианства, — сказала она. — Я даже и к исламу не ближе, если верить нашему местному начальству. Безнадёжно испорчена безбожным Западом, вот как меня заклеймили. Но в исламе тоже наблюдались такого рода движения. Пошли толки об имаме Мехди и ад-Даджале, о Яджудже и Маджудже, выпивших море Галилейское. Такого рода толки легче понять, простым душам они кажутся осмысленнее. Я, кстати, закончила. — Закончила она моё омовение обскребанием ступней. — Вы с самого начала увидели всё это в Диане?

Видел ли я? Понимал ли? Пожалуй, чувствовал что-то, угадывал, но знать, понимать — нет, этого я не смог бы утверждать.

— Тогда, может, марсианское средство не обманет ваших ожиданий, — сказала Ина, уже выходя с посудиной нержавеющей стали, набором скребков и губок, оставляя меня, погружённого в размышления, во тьме ночи.

* * *

Клинику ибу Ины соединяли с внешний миром три двери. Однажды, когда последний пациент с перевязанным пальцем отправился домой, она устроила мне экскурсию, показала все помещения.

— Получается, что это дело всей моей жизни, — сказала она. — Немного, конечно. Но здешним людям нужно что-то поближе, чем больница в Паданге, тем более что добраться туда не всегда удается, дороги ненадёжны.

Через главный, передний, «парадный» вход в клинику попадали пациенты.

Перед задней дверью, тяжёлой, прочной, обитой стальным листом, на утрамбованной грунтовой площадке, ибу Ина оставляла свой автомобильчик на топливной ячейке. Она использовала эту дверь, когда входила в клинику утром и покидала её вечером.

Задняя дверь находилась рядом с моей каморкой, и я скоро привык к звяканью ключей в замке вскоре после первого призыва к утренней молитве, доносившегося из деревенской мечети в четверти мили.

Третья дверь — боковая, к ней вёл короткий коридор, в котором находился туалет и рядком стояли шкафы с различного рода имуществом. Через эту дверь Ина принимала поставки. Этой дверью обычно пользовался Эн.

Эн в общих чертах соответствовал описанию, данному ему Иной. Застенчивый, но сообразительный, он явно обладал способностями для получения медицинского образования, о котором же всерьёз мечтал, несмотря на своё зелёное детство. Небогатые родители не смогли бы оплатить его обучение, но, получив стипендию и с успехом пройдя начальный курс в университете Паданга, он обеспечил бы себе возможность для продолжения образования.

— А там… Кто знает? К тому времени деревне уже нужен будет другой доктор, — рассуждала ибу Ина. — Я тоже прошла такой путь.

— Думаете, он вернётся, чтобы работать здесь?

— Вполне вероятно. Мы покидаем родные места и возвращаемся в них. — Она пожала плечами, как будто таков естественный порядок вещей. Минанг называют это рантау — традицией отправки молодых людей в широкий мир. Такова традиция адата, привычная и обязательная. Адат, как и консервативный ислам, в последние тридцать лет модернизации покачнулся, но отнюдь не утратил своего значения полностью.

Эн, соответственно указанию Ины, не беспокоил меня, но постепенно перестал бояться. С разрешения Ины он приносил еду и учил меня названиям местных блюд, одновременно оттачивая свой английский. Разваренная рисовая каша — силомак; курица с пряностями — зингганг айям… Когда я его благодарил, он восклицал:

— Добро пожаловать! — и улыбался, выставляя на обозрение ослепительно-белые, поросшие абы как зубы. Ина говорила, что неоднократно пыталась уговорить родителей Эна поставить сыну зубные скобки.

Сама Ина жила в небольшом домишке с родственниками, хотя то и дело ночевала в клинике, в своём кабинете, где удобств не больше, чем в моей каморке. Когда семейный долг призывал её, она после вечернего измерения температуры и осмотра снабжала меня пищей и водой и на всякий случай вручала пейджер. И я оставался один до момента, когда на следующее утро снова слышал звяканье ключей на цепочке.

Но однажды ночью я вывалился из запутанного суматошного сна под шум, доносившийся от боковой двери. Кто-то вертел ручку, пытаясь открыть. Не Ина. Не та дверь, не тот час. На моих часах полночь, начало самой глубокой части ночи, когда пара-другая местных жителей ещё, конечно, не оставили варунги; автомобили ещё проносятся по сквозной дороге, грузовики везут грузы к раннему часу в дальнюю деса. Не исключено, конечно, что какой-нибудь пациент с чем-нибудь срочным надеется застать целительницу в неурочный час. Или обалдевший наркоман стремится добраться до своего зелья.

Пришедший перестал вертеть и дергать ручку.

Я тихонько поднялся, натянул джинсы и футболку. В клинике темно, в моей камере темно, свет сочится лишь от Луны… Которую вдруг что-то заслонило.

Я поднял голову к окошку и увидел силуэт головы Эна, похожей на летающую тарелку.

— Пак Тайлер! — прошептал он возбуждённо.

— Эн! Ну и напугал ты меня. — Страх и вправду чуть не смёл меня с ног. Я даже опёрся о стенку.

— Впустите меня!

Босиком я дошлёпал до двери и отодвинул задвижку.

В коридор ворвался тёплый и влажный ветер, за ним Эн.

— Где ибу Ина? Я к ней, срочно, срочно!

— Её здесь нет, Эн. Что стряслось?

Он видимо расстроился. Поправил пальцем очки:

— Но мне надо к ней.

— Она сегодня ночует дома. Ты ведь знаешь, где она живёт?

Эн кивнул с несчастным видом.

— Но она мне велела прибежать сюда и здесь ей всё сказать.

— Когда, зачем, почему?

— Когда кто-то чужой будет спрашивать, где клиника. Тогда я должен прибежать и ей рассказать.

— Но она… — Тут до моего мозга сквозь лихорадочный туман дошло значение сказанного им. — Эн, кто-то чужой спрашивал о клинике?

Информацию из него мне пришлось вытягивать постепенно. Эн жил в доме своей семьи сразу за варунгом (продуктовой торговлей), в самом центре деревни, по соседству с сельской управой (кепала деса). Когда ему не спалось, он, лёжа в своей постели, мог слышать бормотание посетителей варунга. Слышал он многие деревенские сплетни, хотя и не всё услышанное понимал. С наступлением темноты беседовали, как правило, мужчины, проводившие вечер за чашечкой кофе: его отец, дядья, соседи. Но сегодня прибыли двое неизвестных в шикарной чёрной машине, подъехали на свет, к варунгу, и нахально, не здороваясь и не представляясь, спросили, «где тут у вас клиника». На больных они вовсе не походили. По одежде городские. Грубые, как полицейские. Потому и разъяснения от отца Эна они получили весьма многословные, но совершенно неверные. Так что клинику им не найти.