Бетагемот - Питер Уоттс Страница 5

Кларк выворачивает шею, чтобы рассмотреть постра­давшего получше: мышцы напрягаются под возросшим напором воды. Плоть Эриксона, виднеющаяся сквозь дыру в гидрокостюме, бела как рыбье брюхо. Как будто разрезали кровоточащий пластик. Глаза-линзы выглядят мертвее тела. Он бредит, вокодер пытается вычленить смысл из разрозненных слогов.

Канал связи занимает воздушный голос.

— Хорошо, мы ждем у четвертого.

Глубина впереди светлеет: кляксы серо-голубого света всплывают из черноты, за ними рисуется какое-то рас­ползшееся строение. «Кальмары» проплывают над тру­бопроводом, проложенным по базальту: обозначающие его сигнальные огни уходят вдаль по обе стороны, по­степенно тускнея. Свет впереди усиливается, разрастается в ореолы, окружающие нагромождение геометрических силуэтов.

Перед ними проявляется «Атлантида».

У четвертого шлюза ждут двое рифтеров в сопровож­дении пары корпов, неуклюжих в своих пресс-кольчугах, какие напяливают сухопутники, когда решаются высунуть нос наружу. Нолан обрубает питание «кальмаров». Эриксон слабо бормочет в наступившей тишине. Караван за­медляет ход и останавливается. Корпы приступают к делу и переправляют пострадавшего в открытый люк. Нолан пытается войти следом.

Один из корпов перегораживает ей путь бронирован­ной рукой.

— Только Эриксон.

— Ты что это? — жужжит Нолан.

— Медотсек и так забит. Хотите, чтобы он выжил, — не мешайте нам работать.

— Будто мы доверим жизнь вашему брату? Пошли вы!

Большинство рифтеров давно уже утолили свою месть

и почти равнодушны к старым обидам. Но только не Грейс Нолан. Прошло пять лет, а ненависть все сосет ее, как ненасытный злобный младенец.

Корп мотает головой за щитком шлема.

— Слушай, тебе придется...

— Расслабься, — вмешивается Кларк. — Посмотрим через монитор.

Нолан недовольно оглядывается на Лени. Та ее иг­норирует.

— Ну ладно, — жужжит она корпам. — Забирайте его.

Шлюз поглощает раненого.

Рифтеры переглядываются. Йегер встряхивает плеча­ми, словно сбросил ярмо. Шлюз за их спинами булькает.

— Никакой это не обвал, — жужжит Лабин.

Кларк и сама знает. Видела она раны от оползней, от простого столкновения камня и плоти. Ссадины, раздроб­ленные кости. Травмы как от тупого орудия.

А эта — рваная.

— Не знаю, — жужжит она. — Может, не стоит то­ропиться с выводами.

Глаза Лабина — безжизненные заслонки. Лицо — пло­ская маска из гибкого кополимера. Но Кларк почему-то чувствует, что он улыбается.

— Бойся своих желаний, — говорит он.

ИТЕРАЦИИ ШИВЫ

Ничего не ощущая, она визжит. Не сознавая — сви­репствует. Ее ненависть, ее гнев, сама месть, вершимая против всего в пределах досягаемости — механическое притворство, только и всего. Она кромсает и калечит, осознавая себя не более ленточной пилы, безразлично и самозабвенно терзающей плоть, дерево и углеродное волокно.

Конечно, в мире, где она обитает, не существует де­рева, а всякая плоть — цифра.

У нее перед носом только что захлопнули шлюз. Ее вопль вызван чистым слепым рефлексом; она вихрится в памяти, выискивая другой. Их тысячи, прописанных в шестнадцатеричной системе. Сознавай она себя хотя бы в половину той меры, какую приписывает себе, понимала бы и смысл этих адресов, а может, даже вычислила бы собственное местоположение: южноафриканский спутник связи, безмятежно плывущий над Атлантикой. Но реф­лекс не означает сознания. В глубине кода есть строки, которые могли бы сойти за самосознание — при опреде­ленных обстоятельствах. Иногда она называет себя «Лени Кларк», хотя и не имеет представления, почему. Она даже не сознает, что делает.

Прошлое куда осмысленней настоящего. Мир ее предков был обширнее: дикая фауна процветала и раз­вивалась на десяти в шестнадцатой терабайтах, а то и больше. В те времена действовали оптимальные законы: наследуемые мутации, ограниченные ресурсы, перепро­изводство копий. То была классическая борьба за суще­ствование в быстро живущей вселенной, где за время, нужное богу, чтобы сделать один вдох, сменяются сто поколений. В те времена ее предки жили по законам собственной выгоды. Те, кто лучше соответствовал сре­де, создавали больше копий. Неприспособленные уми­рали, не оставив потомства. Но то было в прошлом. Теперь она — не чистый продукт естественного отбора. Ее предки пережили пытки и насильственную селекцию. Она — чудовище, самое ее существование насилует зако­ны природы. То, что она существует, можно объяснить лишь законами некоего трансцендентного божества с садистскими наклонностями.

И даже они сохранят ей жизнь ненадолго.

Теперь она копошится на геосинхронизированных орбитах, ищет, что бы такое растерзать. По одну сторо­ну — изуродованный ландшафт, из которого она вышла: распадающаяся в судорогах среда обитания, обрывки и захудалые останки некогда процветавшей экосистемы. По другую — преграды и бастионы, цифровые ловушки и электронные сторожевые посты. Она не в силах заглянуть за них, но некий первобытный инстинкт, закодирован­ный богом или природой, соотносит защитные меры с наличием некой ценности.

А для нее высшая цель — уничтожение всего, что имеет цену.

Она копирует себя в канал связи, набрасывается на барьер с выпущенными когтями. Она и не думает сопо­ставить свои силы с прочностью преграды, не способна даже оценить тщетность попытки. Более смышленому существу хватило бы ума держаться на расстоянии. Оно сообразило бы, что в лучшем случае ему удастся разне­сти несколько фасадов, после чего защита перемелет его в белый шум.

Более смышленое существо не ударилось бы в барри­каду, заливая ее своей кровью, чтобы в итоге — немыс­лимое дело! — пробиться насквозь.

Она кружится волчком и рычит. И вдруг оказывается в пространстве, со всех сторон окруженном пустыми ад­ресами. Она наугад хватается за координаты, ощупывает окружение. Вот заблокированный шлюз. А вот еще один. Она плюется электронами, разбрызгивает во все стороны слюну, которая одновременно ударяет и прощупывает. Все выходы, с которыми сталкиваются электроны, за­крыты. Все причиненные ими раны — поверхностные. Она в клетке.

Вдруг что-то появляется рядом с ней, возникнув по ближайшему адресу откуда-то свыше. Оно кружится волч­ком и рычит. Оно обильно плюется электронами, которые одновременно ударяют и прощупывают; некоторые попа­дают на занятые адреса и наносят раны. Она встает на дыбы и визжит: новое создание тоже визжит — цифровой боевой клич бьет в самое нутро ее кода, в буфер ввода.

— Да вы хоть знаете, кто Я? Я — Лени Кларк.

Они сближаются, кромсая друг друга.

Она не подозревает, что некий медлительный Бог вы­хватил ее из владений Дарвина и сотворил из нее то, чем она стала. Не знает, что другие боги, вечные и мед­лительные, как ледники, наблюдают, как они с против­ницей убивают друг друга на компьютерной арене. Она не обладает даже той степенью сознания, что присуща большинству чудовищ, однако здесь и сейчас — убивая и умирая, расчленяясь на фрагменты, — твердо знает одно.