Город в конце времен - Грег Бир Страница 5

— Эй, бездельник! Найди себе работу!

В животе бомжа шевельнулся комок боли. Голове тоже было не сладко. Он даже имя свое позабыл, помнил лишь то, что бежал от чего-то болезненного и уродливого. Словно камертон зудел в запутанном клубке мыслей…

Переусердствовал, не рассчитал силы.

Пытаясь скрыться.

На ум пришло, что водитель грузовика не стал бы вести себя так нагло, если бы действительно сбил пешехода… хотя бы и бродягу. Нет-нет, он, должно быть, вообще не попадал под машину. Он просто и раньше лежал здесь, лежал бесцельно, на обочине дороги — одна нога заброшена на тротуар, а вторая подогнута чуть-ли не под седалище, — осоловело разглядывая дорожный затор на перекрестке.

Мысли приходили одна за другой и складывались в некое подобие головоломки, а затем что-то вновь взметнулось и попыталось рассыпать собранный фрагмент… что-то, плотным узлом засевшее у него под бровями… еще один ум, перепуганный, обиженный.

Бомж с привычной сноровкой раздавил непрошеного компаньона, словно насекомое, и сосредоточился на действительно важных деталях. Прежде всего: кто он? Толстая ветка под боком хрустнула, и он еще глубже провалился в кусты. В спину неприятно врезался запрятанный сверток — рюкзак, пальто, свитер, пластиковая бутылка. Часть его — та часть, которую он пытался подавить, — еще помнила, как укладывала эти вещи. Он и сам ощущал себя свитером, связанным из двух мотков шерсти разного цвета, а на стыке — между половинками — пряжа распускалась. Иначе что бы он делал в ином, предположительно лучшем мире, пряча одежду и воду в кустарнике?

В поле зрения попала левая рука: грязно-зеленый обшлаг с потеками, очень напоминавшими засохшие сопли.

Грузовик свернул налево и уехал, погромыхивая. Район был знаком: рядом со съездом с 5-й федеральной трассы, неподалеку от Сорок пятой улицы. Когда-то он сам, бывало, каждый вечер возвращался по ней домой, сворачивая именно на этом углу.

Да только сейчас машины выглядели неправильно.

Он поднялся на ноги, покряхтывая от боли в стылых мышцах. В животе пульсировала коварная змея боли — нечто, с чем тело уже было хорошо знакомо. Это его встряхнуло. Его, это тело. Хронической болью.

Два имени кружили в танце, словно два борца, пока один не сбил второго с ног — горький опыт и упрямство одержали верх над унынием и возмущением. Скулящий вой внутри, затем — тишина.

Что-то здесь не так. Что-то очень и очень не так.

Я — Даниэль.

Даниэль Патрик Айрмонк.

Змея в животе закувыркалась. Он вихрем обернулся и успел вытошнить в кусты. Посмотреть на извергнутое не хватило смелости.

Мимо проносились другие машины: то зализанные, то горбатые, порой угловатые — будто пародии на автомобили, которые он знал в свое время. Их водители как один бросали в его сторону брезгливый взгляд или же совсем не замечали, вперив глаза в набегающий поворот.

Пугающее зрелище — Даниэль и впрямь был перепуган. А того, второго парня уже ничего не интересовало. Хлипкий с самого начала, он быстро унял до простого набора вымазанных грязью воспоминаний. Такого с ним еще не бывало. Конечно, Даниэль никогда еще не пытался прыгнуть так далеко. Осмотрись. Может статься, ты вообще не покинул Гиблое Место.

Даниэль — Даниэль Патрик Айрмонк — всегда убегал — «взбрыкивал», как он иронически выражался — задолго до того момента, когда ситуация прокисала вконец. В этом-то и заключался его талант. Он никогда не ждал, пока дела пойдут хуже некуда. Убедись, что оно за тобой больше не охотится — прах, слизь, зашифрованные книги, сотни криптид [1]— прочие невозможные, происходящие одновременно вещи… и все на тебя пялятся, словно ты у себя дома в свои же день рождения нарвался на притихшую толпу, готовую сразить тебя жутким сюрпризом…

Они затащат тебя внутрь, запрут дверь, начнут с больных забав… игрищ…

Я должен вспомнить. Просто обязан — но я не хочу.

Даниэль обтер рот и медленно повернулся, отыскивая ориентиры. Солнечные блики, облака, грязь после недавнего дождя. Через улицу стоит широкое, солидное здание кремового цвета в три этажа — дорогие квартиры вверху, магазины внизу. Хорошо знакомое здание. Несколькими минутами раньше оно было захудалой гостиницей.

Рыгая выхлопом, визжа тормозами, машины сгрудились у перекрестка в ответ на переключившийся сигнал светофора.

Обычно, когда он «взбрыкивал» — силой воли переносил себя из одной пряди в другую, — преображалось только несколько вещей: те самые обстоятельства, которые он хотел поменять. Никогда еще Даниэль не попадал в столь низко опустившуюся версию самого себя.

Окно ближайшей машины поехало вниз, из салона выглянула пожилая дама, улыбнулась и протянула долларовую банкноту. В теплом воздухе поплыл аромат гардений, перемешанный с вонью застоялого сигаретного дыма. Он мигнул, но с места не двинулся.

Дама нахмурилась, убрала бумажку обратно.

Светофор переключился на зеленый.

Бомж сунул руки в карманы, позволяя собственному телу показать, где находятся важные вещи — повседневные движения, до автоматизма наработанные мышцами. Грязные пальцы ухватили плотный ком денег. Он вытащил целлофановый мешочек с тугим рулоном однодолларовых купюр, одинокой пятеркой и горсткой мелочи.

На противоположном углу стояла женщина в куртке поверх напяленных слоями свитеров и в долгополой юбке, из-под которой высовывались линялые джинсы. Кудрявая, розовощекая, как у куклы, голова торчала из замызганного воротника. Руки и ноги напоминали палочки, обернутые пледом. Перед собой она держала плакатик с просьбой о подаянии, хотя совершенно проигнорировала одного из водителей, который остановил машину и помахал ей долларовой бумажкой. Раздраженный гудок. Женщина встрепенулась, будто выходя из дремы, ухватила деньги, и машина свернула вправо, сливаясь с потоком на скоростной автомагистрали.

Вот ведь дешевый народ… Суют по доллару. Что же теперь прикажете, глотать гамбургеры, разводить гниль в животе?

Хотя Даниэль был без очков, он даже на таком расстоянии ясно разглядел купюру. Пощупал переносицу, морщась от прикосновения своих чумазых пальцев. Вмятин нет — ни единого признака, что здесь когда-либо сидели очки. Данное тело, какими бы ни были его проблемы, обладало стопроцентным зрением. Во всех прядях, которые посетил Даниэль, он — и все прочие Даниэли — страдал от крайней близорукости, при полнейшем здоровье во всех других отношениях. Ногти… на этих руках: с черными ободками, с заусенцами, но не обгрызенные. Все прочие Даниэли грызли ногти.

Если не считать денег в целлофановом мешочке, карманы пусты. Ни бумажника. Ни удостоверения личности.