Вольер - Алла Дымовская Страница 5

Утро, как назло, случилось дождливое. Однако Тим проснулся в хорошем настроении. Он вспомнил о своем намерении непременно навестить по‑соседски Фавна и также по‑соседски в неспешной беседе разузнать, что же такое эта ИНСТРУКЦИЯ, а может, не что такое, а кто такая. С чего он вообще взял, что слово на приграничном столбе указывало на неодушевленный предмет? Вдруг это имя некоей прекрасной богини из Радетелей, которая выполняет все просьбы, если к ней как следует обратиться. Другой вопрос, зачем? И чего Тиму, собственно, надо? О чем он собирается просить? Тут он вспомнил про ВЫХОД, и настроение его из хорошего превратилось в гнетуще‑неприятное. Но Тим скоро утешился простым соображением – кто сказал, что он замыслил нарушить запрет и воспользоваться этим самым выходом? Тем более он понятия не имел, как осуществить сие рискованное и злонамеренное предприятие, и уж совсем не представлял себе, что он станет делать после, когда выход и впрямь откроется. Пойдет искать призрачное озеро за холмом, неизвестно, есть ли оно в действительности? Или ловить тонущее солнце? Это и вообще преглупейшая глупость. А то еще, упаси его судьба, Радетели не в шутку разгневаются, что он лезет не в свое дело и мешает их мудрому порядку, возьмут и поразят его громом. Или того хуже, отправят прежде срока в Дом Отдохновения. Куда берут только дряхлых стариков, от которых отказался «колдун». И где душу разделяют с телом, и тело превращают в пыль, а бесприютную душу спускают дальше, на оборотную, темную сторону земли, чтобы она спала во мраке и в покое вековечным сном. Но Тим не хотел спать в покое, он еще не устал от нынешней жизни, и вообще вечно спать было страшно, даже с самыми сладкими сновидениями.

Отец уже сидел в столовой за завтраком, наискосок рядом с ним остывала и порция Тима. М‑м‑м, красота! Молочная рисовая каша с виноградным изюмом, и грушевый компот, и воздушные, пористые булочки с патокой. Объедение! В поселке считалось, что завтрак даже на каждый будничный день – он разный. И что умная «домашняя нянька» – плоский шкаф с одной‑единственной дверцей, которую нипочем нельзя открыть снаружи, – никогда не повторяется. А вот Тим знал, что это не так. Просто череда кушаний в их многих сочетаниях слишком длинна и рассчитана на долгие‑долгие дни вперед, поэтому запомнить было слишком сложно. Да никто и не пытался, вот еще! А когда Тим говорил, ему не верили. Или беспечно отмахивались, подумаешь, детские выдумки, не проверять же, в самом деле! «Яблочный чиж» слыл солидным поселком с доброй репутацией, чтобы размениваться на подобные мелочи.

После завтрака отец раскурил свою гладкую, вишневого цвета трубку, в этот раз набитую удушливой смесью с ландышевым запахом, потрепал Тима по плечу, подмигнул, да и отправился на двор к соседу Марту играть в городки‑перевертыши. Отец был в поселке из первых чемпионов и на праздничных состязаниях почти всегда выигрывал главный приз – поздравительное послание от здешнего опекуна‑Радетеля: легкую железную пластину с портретом и золотистыми завитушками. Таких пластин в доме висел уже десяток, но отцу все было мало. Потому он частенько после завтрака ходил на крытый двор к Марту, который, хоть сам играть не играл, но зато помогал отцу советами.

Тим не сразу следом отправился по своему делу. Ему было боязно. Поэтому он сначала посидел в столовой, раскинувшись удобно на мягком подвижном стуле, и понаблюдал, как проворный «домовой» собирает посуду со стола. Как несет ее дальше к сливному баку, в котором чашки, ложки, суповые миски и квадратные тарелки растворяются вместе с объедками в одну тягучую, горячую массу, засасываются внутрь, чтобы потом появиться уже за обедом, с иным затейливым рисунком и ароматными кушаньями из «нянюшкиного» окошка. Шел оранжевый час. Когда Тим, наконец, вышел из дому, он прошел уже наполовину. Надо было спешить, иначе Фавн мог взять, да и уйти в Зал Картин смотреть дневную серию о крошке Мод и непослушном босяке, присланном на перевоспитание. Чушь кромешная, и для самых маленьких. Но почему‑то Фавн всегда ходил смотреть именно эту историю, и никакую другую, хотя по вечерам в Зале показывали вещи куда занятнее.

Все же Тим не опоздал. На веранде Фавна раздавались привычные, уютные звуки: вжик‑вжик‑вжик! Это он вырезал никому не нужные игрушки, и Тим подумал, что непременно возьмет одну или даже две штуки, если, конечно, Фавн скажет ему что‑нибудь, хоть сколько полезное.

Фавн сидел в кресле‑«качалке» и ножиком‑саморезом строгал березовую чурочку, у ног его шустро сновал «домовой», тщательно подбирая летящие опилки, и монотонно гудел – наверное, занятие хозяина ему не слишком нравилось. Дождь моросил по‑прежнему, в воздухе пахло тяжелой сыростью и свежим деревом. Фавн морщился, то и дело не слишком довольным взглядом осматривал свое изделие и вздыхал.

– Привет, – поздоровался с крылечка Тим, – что это у тебя на сей раз?

– Пока не знаю, – ответил ему Фавн и опять вздохнул, – думаю, будет белый крыс, смешной и с ушами. А если не выйдет, то переделаю в елочку.

Тим заранее мог предсказать, что не выйдет никакого крыса, ни смешного, ни грустного, а получится очередная безобразная елка, вон их полверанды – расставлены в углу, неуклюжие и кособокие поделки, крашенные совсем не в елочные цвета, синие, пурпурные и фиолетовые.

– Можно, я посижу немного с тобой? – спросил он у Фавна, одновременно, не дожидаясь разрешения, поднялся по ступенькам.

– Чего уж там, можно, – охотно согласился Фавн, ему было скучно в одиночестве, с ним редко кто водился по доброй воле, а если и заговаривали, то лишь по праздникам, когда его неудобно выходило не замечать или по необходимости.

Тим сел рядом, в соседнее плетеное кресло, сплошь обложенное пестрыми подушками. Они немного помолчали. Тим не знал, с какого боку правильно начать разговор, чтобы после намеренно свести расспросы к единственно интересовавшей его вещи. Поэтому он вдруг, ни с того ни с сего, заговорил о луне, о вчерашнем ночном размышлении у открытого окошка. Это хотя и не имело прямого отношения к его делу, зато все же было достаточно необычно и не похоже на прочие повседневные неспешные беседы в поселке «Яблочный чиж». Фавн слушал его молча, не перебивал, иногда лишь размеренно покачивал головой, будто бы сомневаясь в услышанном, и ни на миг не прекращая строгать свою чурочку. После того как Тим пересказал свои впечатления от наблюдений за бродягой, он процедил сквозь сомкнутые плотно губы:

– М‑да, луна! – пожевал беззвучно воздух и неопределенно взмахнул рукой, а заодно зажатым в ней ножом‑саморезом.

– Такие дела, – откликнулся Тим. Надо было сказать что‑то еще, и он спросил, не слишком надеясь на ответ Фавна, да и откуда тому ведом ответ? – Интересно, почему бродяга всегда разная? То круглая, то щербатая, то вообще ее не видно. Наверное, небесные духи проказничают и бросают на луну тень. Или черное покрывало, или какую‑нибудь штуковину в таком роде. Но раз уж Радетели не беспокоятся о ней, то и нам ни к чему.