Ученик. Том 1 - Алексей Губарев Страница 5

Проснулся от стука. Открыл глаза, скосил взгляд в сторону звука. Шумела Фарида, разжигая очаг. Не выдавая себя, я стал наблюдать, как женщина сноровисто разжигает очаг. Было видно, что ей привычен такой труд. Вот она подбросила к разгоревшимся веточкам несколько плоских лепёшек, о происхождении которых тут же рассказал неприятный запах. К счастью, дым стремительно уходил в специально распахнутое отверстие в крыше, и хижину не заволокло едкой гарью. Так вот почему я не обнаружил дымоход.

Достав со стеллажа большую квадратную пластину, чем-то похожую на металлическую, Фарида установила её над пламенем, после чего прихватила со стола глиняный горшок, и быстро начала выкладывать из него на самодельный противень зелёные шарики, слегка приминая их ладонью. Опустошив горшок, женщина сменила его на деревянную лопатку, и замерла в ожидании.

Через минуту на противне зашкворчало, и бывшие шарики были тут же перевёрнуты. С верхней стороны они уже перестали быть зелёными, обзаведясь поджаристой корочкой. До моих ноздрей наконец дошёл аромат готовящейся пищи, и желудок тут же отреагировал на него бурным урчанием. И, судя по повторившемуся звуку, не у меня одного.

— Вставайте, сони, сейчас будем завтракать. — голос Фариды был полон заботы. Именно в этот момент я понял — эта женщина одинаково сильно любит и дочь, и сына, тело которого я занял. Что ж, не будем расстраивать заботливую мать.

В памяти всплыла сцена, как мои сыновья, ещё совсем маленькие, пыхтя от усердия, помогают своей матери заполнить клумбу землёй. Айвен только им и мне позволяла помогать в своём саду...

— Сегодня пойду работать. — произнёс я, невероятным усилием прогоняя воспоминания, и поднимаясь с лежанки. Повёл своими худыми плечами, повертел головой. После ночной разминки мышцы слегка ныли, но это были приятные ощущения, напоминающие, что тело послушно. Зато боль, терзавшая мою спину и позвоночник, практически исчезла. Видимо стихия хаоса, с которой я вчера познакомился, решила подлатать сосуд, в котором находилась. А ведь самолечением, на сколько я знал, могли пользоваться лишь одаренные, сформировавшие третий большой узел. Многие десятилетия ежедневной практики.

— Ты уверен, Фархат? — с тревогой в голосе спросила мать. Да, именно мать, так я буду называть эту женщину.

— Да, мама. Спина и голова почти перестали болеть. Лёгкую работу уже смогу выполнить.

— Тогда возьму тебя сегодня с собой, а Маринэ пойдёт на сбор скальных мух.

— Ура! — обрадовалась девчонка, до этого молча пытавшаяся расчесать свои густые, на удивление чистые волосы. Поймав мой вопросительный взгляд, сестра с хитрой улыбкой ответила: — Там можно будет поесть, пока никто не видит.

— Главное — сделай дневную норму, и не попадись старшим. — нахмурилась Фарида. — Так, завтракайте быстрее. Чем раньше выйдем, тем лучше. Хорошо, что ты, сынок, так скоро поправился. В прошлый раз, когда тебя покусал иглозуб, мы две недели голодали.

— Мам, я сейчас скажу одну вещь, ты только не расстраивайся. — произнёс я, придав голосу максимально серьёзный тон. — Я вообще ничего не помню, что со мной было до падения.

— Я так и подумала, когда ты вчера вышел наружу, в ночь. — с грустью в голосе сообщила Фарида. — И Маринэ говорила, что ты задавал ей странные вопросы.

— Что, прям совсем-совсем ничего не помнишь? — ко мне подскочила сестра. — А как глаза Сахему выбил, помнишь?

— Фархат защищался! — повысила голос мать. — С этим даже старый Хамзат согласился, и дал слово, что не станет мстить. И запомни, Маринэ, чтобы ни слова про этот случай нигде не трещала. Ясно?!

— Не буду, мам. — девчонка тут же приуныла. — Давайте уже есть.

Завтрак был сытным, хоть и не вкусным. Дожевав травянистые шарики, похожие на жареную морскую капусту, я сделал свои пять глотков воды. Поблагодарил мать, и собрался было выйти наружу, по нужде, но вспомнил про свои ночные размышления.

— Мама, а я ходил на охоту? У меня было копьё, или другое оружие?

— Ходил, как же. Два года назад, один раз. — с горечью произнесла Фарида. — Тогда-то тебя и поранил шипохвост. Вон, шип до сих лежит в кладовой, можешь посмотреть. А копьё, что ты смастерил, мы пустили на дрова, на следующий же день после твоей неудачной охоты. Ты что, решил ещё раз испытать свою удачу?

— В селении все мужчины охотятся? — вместо ответа задал я встречный вопрос.

— Что ты! — мать всплеснула руками. — У нас всего семь настоящих охотников, да шестеро сборщиков, не боящихся далеко отходить от селения. Будь их больше, наш оазис не голодал бы во время засухи.

— Я понял. Охота — очень опасное занятие, на которое мало кто решится. — произнёс я, приблизившись к стеллажу. Взгляд почти сразу зацепился за длинный веретенообразный шип, длиной сантиметров пятнадцать. Ну, хоть какое-то оружие.

— Я пошла работать! — крикнула сестра от выхода, и тут же исчезла за циновкой. Мать проводила её хмурым взглядом, покачав при этом головой. Сестра, сама того не ведая, позволила мне забрать шип, и незаметно прибрать его за пазуху, воткнув в грубую ткань одежды, словно крупную булавку.

— Пойдём и мы, сынок. Нам не стоит спешить, ведь я ещё должна рассказать, что мы будем делать на ферме, и какие там правила.

Каково было моё удивление, когда я покинул хижину. Я рассчитывал увидеть множество незамеченных вчера подробностей, таких как ограда, камни, приметные места на стенах хижин. Но осмотревшись, понял, что всё успел заметить вчера, в ночное время. Получалось, что моё зрение позволяло видеть ночью не хуже, чем днём? Что ж у меня за глаза такие? Неужели один из самых сложных узлов уже сформирован?

— Какая встреча! — раздалось со стороны посёлка, отвлекая меня от размышлений. Повернувшись на голос, я увидел толстого мужчину, ковыляющего к нашей хижине странной походкой. Так передвигаются люди, у которых была серьёзная травма ног, или от рождения сильный дефект. А ещё у человека не было правой руки. Конец пустого рукава был заправлен за пояс, откуда его пытался выдернуть ветер. Мне сразу стало ясно, кто пожаловал к нам в гости. Папаша Сахема.

— Что тебе надо, Хамиз? — голос матери зазвенел сталью.

— Да уж не твои обвисшие прелести, подстилка хаоса! — рассмеялся однорукий. — Я прише́л спросить с твоего поганого щенка, за что он покалечил моего сына?

Не знаю, как бы повёл себя в сложившейся ситуации настоящий Фархат, но в моём мире за подобные оскорбления в адрес твоей матери брали лишь одну плату — кровью оскорбившего. А учитывая, что однорукий пришёл причинить вред лично мне, я, ухватив мать за руку, тихо произнёс:

— Мама, это мужской разговор.

И шагнул вперёд, навстречу однорукому толстяку. В правой ладони уже лежал шип, доставшийся мне от шипохвоста, и я знал, как его применить.