Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж Страница 5

После того, как Тиксу инициировал его антрой, Лотер пустился в бесконечные разговоры о волнах, квантах и флюидах — вместо того, чтобы отдаться тонким внутренним потокам. Это словесное недержание вызывалось и болезненностью расставания с обветшалыми шаблонами, и боязнью столкнуться с безмолвием, которое нервировало человека, привыкшего к беспрестанному мысленному треску.

Тиксу не пытался убеждать или торопить его. Он понимал, что профессору Пакуллаю, чтобы освоиться с посвящением, нужно больше времени, чем кому-либо еще. Пока новопосвященный боролся с внутренними противоречиями, оранжанин побывал в трюмах некоторых из застрявших на планете кораблей, где обнаружил сваленные друг на друга коробки, сфероэкраны, мемодиски, залежи андроидов и роботов. Они почти не пострадали от коррозии, ведь Арратан был беден кислородом. Они казались просто отключенными, спящими, ожидающими, пока не придет прекрасный принц и не пробудит их от тысячелетнего сна.

— Наум Арратан был специалистом по роботехнике, — пояснил Лотер Пакуллай, — но вернуть эти автоматы к жизни ему не удалось. Похоже, они лишились своего содержания, своей энергии. Еще одна загадка. Возможно, это эффект магнетизма Арратана. Однако у этих роботов есть встроенные генераторы, и они должны бы были вырабатывать необходимую им энергию. С их помощью мы без труда отремонтировали бы корабль и вернулись бы в обитаемые миры…

— Ни о чем не жалейте: отныне к вашим услугам антра.

— Да-да, конечно, волшебная антра, звук чуда…

Тиксу постепенно привыкал к атмосфере мертвой звезды. У него значительно снизилась потребность в кислороде, и больше не составляла проблемы гравитация. Зато лица Афикит и Йелль чаще и чаще вытесняли все прочие мысли, и к нему подкрадывались отчаяние и мука. Тогда Тиксу укрывался в пилотажной рубке какого-нибудь из кораблей, опускался в крутящееся кресло и давал волю слезам.

Он потерял с ними контакт практически на следующий день после ухода. Тончайшая нить, связывавшая его с ними, внезапно оборвалась, и он перестал чувствовать их присутствие, их тепло, их жизненную ауру. При этом он оставался уверен, что они не погибли, но злая сила пленила их и держит между жизнью и смертью. Тиксу решил было вернуться обратно, чтобы спасти их. Он упрашивал антру вернуть его к ним, но звук жизни игнорировал его мольбы, а простирающиеся перед ним дороги неумолимо уводили его из исследованной вселенной. Тогда он понял, что не сможет уже повернуть назад, что, по выражению Йелли, «именно так вершатся дела»… Его, оранжанина, бывшего служащего ГТК, простого смертного бедолагу, который пытался утопить свои слабости в алкоголе мумбе, вибрирующий хор творения назначил быть одиноким голосом человечества в стране блуфа. Он еще не понимал, что за роль ему предстоит сыграть во владениях Гипонероса. Он вверил себя водительству высшей силы — ни чему иному, как песне, которую сам же выпевал. Он знал только, что поставит на кон игры саму суть своего бытия, и что выйти из противостояния без потерь не суждено. Цена была непомерной, но человечеству и самому ему она встала бы еще дороже, откажись он исполнить свое предназначение. Ныряя в деремат ГТК на Двусезонье, он не только отправился по следам женщины, пленившей его своей красотой, но и ступил на суровый, безжалостный путь, от которого до тех пор бессознательно уклонялся.

В купол ворвался Лотер Пакуллай. Его било необычайное лихорадочное возбуждение — это выдавали горящие глаза и отрывистые движения. Уже неделя, как он вернулся к привычке одеваться. Закатанные снизу штанины и стянувшиеся к локтям рукава куртки делали из него оборванца, но, хоть одежда на нем теперь и не соответствовала телосложению, он снова выглядел человеком.

Валявшийся на своей койке Тиксу сразу понял причину волнения неоропейца.

— О боже, господин индисский чародей, вы были правы! Ваш чертов звук привел меня в какое-то подобие воображаемой комнаты, изрезанной светящимися проемами. Я выбрал один наугад, почувствовал как бы удар током, а когда снова открыл глаза — обнаружил, что я более чем в трехстах метрах от того места, где был. Сначала я подумал, что сплю или стал жертвой галлюцинации. Я повторил операцию еще раз, десять, двадцать раз и с каждой попыткой получал один и тот же результат.

— Теперь следует подумать об увеличении дистанций…

— Представьте, именно это я и собираюсь сделать! Но не сейчас же. Я устал и мне нужно набраться сил!

Лотер Пакуллай лег на свою койку, натянул одеяло и через считанные секунды спал.

В последующие дни (отсутствие смены дня и ночи компенсировали сидерические ^[1] часы купола, которые отображали дату по различным календарям, действующих в мирах Центра) Лотер Пакуллай добился большого прогресса, осваивая путешествия посредством мысли. С этого момента он работал изо всех сил, как будто хотел наверстать упущенное, переносился из одной точки Арратана в другую, пока не падал от усталости у входа в корабль или в нескольких десятках метров от купола, добраться до которого у него уже не было мочи. Порой он сдерживал свое непомерное рвение, предаваясь досужим рассуждениям о той чудесной (или мерзкой, в зависимости от текущего настроения) случайности, которая подарила человеческому существу такой потенциал.

— Физические законы, которых мы еще не знаем, но которые я стараюсь переложить на научный язык, — бормотал он, пока Тиксу готовил еду. — Эффект раздвоения, например, существовал всегда, но до Антона Шлаара, покорителя пространств космической эры, о нем никто никогда не слыхал…

Он постепенно расставался с обезьяноподобным видом. Пакуллай выпрямлялся, шерсть редела, а глаза вспыхнули новым пламенем; исчезали и морщины с его лба. Он начинал заговаривать о предстоящем окончательном отбытии, доказывая тем, что перспектива пересечь тридцать тысяч световых лет, используя единственно мысль как транспортное средство, более не казалась ему полнейшим абсурдом.

— Интересно, смогу ли я снова приспособиться к цивилизации. Неоропейские миры должны были измениться за шестьдесят шесть лет. Но, быть может, вы предпочитаете, чтобы я остался составить вам компанию…

— Там вы мне будете полезнее. Антра позволит вам избежать ментальной казни, инквизиции и стирания. Считайте лучше, что каждый раз, когда вы инициируете в человеке звук жизни, как это проделал для вас я, вы помогаете мне остановить продвижение блуфа.

— Я еще не разобрался в связи между черной дырой и вашим колдовством, я до сих пор не понимаю, что вы делаете на Арратане, но если мне удастся вернуться в Неороп, я вам тогда обещаю передать звук жизни как можно большему количеству людей.

— Вы уже говорите как индисский миссионер!

Лицо Лотера Пакуллая озарилось широкой улыбкой.

— Не пытайтесь сделать из меня придурка-сектанта, господин чародей! Мне скоро сто лет, и я вышел из возраста для занятий ерундой. Я останусь вашим скрупулезным и благодарным сторонником, но не более…

Неофитский пыл неоропейца напомнил Тиксу его собственные первые опыты в области мгновенного перемещения, его неожиданный перенос на пляж острова злымонов, его внезапное появление на улицах Гугатта, долгое пьянящее путешествие от Селп Дик и до Матери-Земли. Они с Афикит таяли в неосязаемых эфирных коридорах, вновь возникали в чарующих мирах, любили друг друга на ложах из цветов, травы, песка, камней или на тюках тканей в складе на Оранже. Для Лотера Пакуллая мысленное путешествие связывалось с надеждой на возвращение в его родной мир, в сознании Тиксу оно навсегда оставалось связанным с почти до боли пронзительным счастьем, которое подарила ему Афикит. Ему стало чудиться, что под его ногами расступается земля, что он утопает в черной, вязкой, ледяной воде, но оранжанин призвал всю силу воли, чтобы не выплескивать зрелища своих горестей на собеседника.