12-й Псалом сестры Литиции - Анна Рудианова Страница 5

Мне и так страшновато. Чувствую себя героем в романе Стивена Кинга. Причем тем, в которого красный шарик обязательно запихают. И вот прям предсказываю тем, куда запихивать будут, и что дальнейшая схема приключений мне не понравится.

Да что там, уже не понравиться.

С самого начала сюжет – говно полное!

До этого меня уже водили гулять в библиотеку и там, о Боги!, нашлась пара сотен книг! И все сплошь молитвенного содержания. То есть Библии. На латинском, английском, испанском, португальском. И зачем спрашивается столько вариантов одного и того же чтива?! Нашел несколько справочников по выращиванию растений и нормам морали. Одну книгу по иглоукалыванию и две – кулинарных. Нет чтобы детективчик какой или фантастику. Ладно, черт с ней, с популярной литературой! Где исторические летописи, жизнеописания?! Говорят же, что монастыри были оплотом цивилизации! Видимо, монастырь Святого Павла до оплота не дорос. Или это, потому что заведение женское? И почему такая дискриминация?!

– Диск…, что? Вам необходимо отдохнуть!

От переизбытка негативных эмоций, я периодически начинаю думать вслух, чем неизбежно пугаю мою милую Лукрецию.

Беру ее за ладошку, чтобы успокоить. Глажу и нежно массирую пальчики:

– Совершенно, согласен. Может, выпустите меня в город?

– Сестрам запрещено покидать монастырь, – дыхание женщины сбивается, глаза искрятся. Приятно осознавать, что сила моего очарования не пропала вместе с друганом. С другой стороны, зачем она мне без него?

– Вы больны, сестра Литиция, – милашка вырывает руку и прижимает к себе.

– И тут не поспоришь. И только обнимашки спасут мою грешную душу, – ну, предположим, это будет удивительный опыт. Ей я удовольствие точно доставлю. А как насчет меня?

– Сестра Литиция!!!

Почему они все такие недотроги!? Я в теле лысой тридцатилетней женщины без талии! Хоть какое-то плюсы должны быть в моем положении?!

А привели меня, оказывается, в соборный зал. Вдоль белых стен стоят статуи святых в разнообразных осуждающих позах, цветные мозаики в окнах бросают пятна на резной пол. Красиво, мощно. Но я православный, друзья. А место явно католическое.

Ну да кого это волнует?!

На то, что я мужик тоже всем ехало–катилось!

Да и в церкви я был в последний раз тогда же, когда меня крестили. Так что могу с полной уверенностью считаться атеистом. Если бы, не метавшийся в мозгу, червячок сомнения. Толстый такой, размером с хорошее бревно.

Усаживают на скамейку перед алтарем и дают в руки Библию. Маленькую. Даже не на английском.

Тут оказывается: не знаю я латыни. Беда. Печаль, но, в принципе, не новость.

Пока разбираюсь с дешифровкой, монашки строятся в две шеренги и поют. Слаженно. Плавно. Как в американских фильмах. Часто тренировались, сразу заметно. Не хватает только чернокожей солистки с широкой улыбкой и белого мужика, что всех просвещает о свидетелях Иеговы.

Прикрываю глаза. Голоса их напоминают ангелов. Я, конечно, предпочитаю хард-рок. На крайний случай «Сектор Газа». А когда душа совсем просит – Малинина или Круга. Но девчонки – молодцы.

ОКЕЙ, Алиса, наслаждаемся и пляшем.

Как же мешают все эти рясы, капюшоны. Подштанники.

Лукреция надевает на меня две юбки, штаны, черную хламиду, разрезанную по бокам и балаклаву на голову. То есть вейл. И я бы и рад отказаться, но это единственный момент, когда милашка самостоятельно лапает меня и не отшатывается, как от огня. Я небольшой поклонник моды, мне, если честно, вообще похрен в чем по миру шататься. Но все, кроме подштанников, я бы снял.

– Сестра Литиция, не Богоугодно засыпать на проповеди, – врывается в сон укоризненный голос.

– «Золотой граммофон» уже закончился? – разминаю плечи и шею. Надо мной возвышается Жозефина – мать-надсмотрщица этого гнезда благочестия. Широкая в кости и суровая на вид. Мелкие усики над несговорчивой губой сигнализируют об опасности.

А я-то надеялся, что это Огаров.

Ублюдок, дома небось сидит. Чипсы с пивом ест. И не чует даже, как тренеру плохо.

Алиса, поставь ему два будильника на полшестого. Пусть парнишке икнётся.

– Вы вспомнили Евангелие? – интересуется шкаф-буфет-кафетерий – все-в-одном, подавляя своим влиянием моё маленькое недобитое эго.

– Пока нет, – что я еще мог ответить? Нельзя вспомнить, то чего не знаешь. И, если не собираешься узнавать, то тем более.

– Хоть отец Константин и разрешил вам отдыхать, это не означает, что вы можете спать в церкви, игнорировать молитвы и не соблюдать пост.

Пост, свисток вам всем в ж… желудок!

Пост – это отдельная песня. Оказывается, что мясо тут не едят принципиально. Но я-то в веганы не записывался. Поэтому уговорил Лукрецию снабжать меня колбасой с кухни. Якобы – это предписание Преподобного как-там-его, впихнувшего меня в монастырь. Мясные изделия готовят для нищебродов и раздают в воскресные дни. Как пострадавший я имею полное моральное право заедать свое несчастье ливером!

ОКЕЙ, Алиса, откуда этот молитвенник в чулках узнал о недостачи в колбасно– мясном отделе?! Она же не следит за мной?!

– Я хотел обсудить возможность утренних тренировок, – подхватываю я статную даму под локоток. – Вы, кстати, сегодня очень свежи сестра Жозефина. Новое мыло?

– Ах, опять вы льстите! – плещет филеем на руках монашка и тут же строго добавляет: – Это не угодно Господу нашему.

– Отлично, – крутил, вертел я все, что ему не угодно. – Как насчет, разрешить мне выйти в город?

– Нам всем запрещено покидать монастырь, сестра. За исключением экзорцистов.

– Так я – он самый, экзорцист! Совсем недавно укокошил паучиху. Лично!

По идеи факт убийства должен рождать душевные терзания. Но, нет. Какие угрызения совести в кошмарном сне?!

– Гуляйте во дворе, – сверкает глазищами Жозефина. – А вместо вчерашней работы, вам придется вымыть курятник.

– Есть, сестра, – отдаю честь старшенькой. Все равно, отмажусь. Скажу Лукреции, что опять мучаюсь кошмарами. Монашки такие доверчивые. Эта еще и обнимет.

Все происходящее, бесспорно напоминает психбольницу. И мысли о безумии я смакую все чаще с особенным мазохистским трепетом. С другой стороны, лучше сойти с ума в окружении юных девственниц и не очень юных, не очень девственниц. Чем познать ужасы кругов ада, как у того же Данте. Каждый, как говорится, сходит с ума в меру своей испорченности.