Цена свободы - Сергей Семенов Страница 5

В смотровую щель Михея протиснулся длинный коготь, и парень от неожиданности отпрянул. Снова ударила очередь, – охранники умело отражали атаки врага. Поезд принялся набирать скорость, и крики неведомых зверюг затихли. А потом вагон погрузился в кромешную тьму.

– Туннель какой-то, – сказал Ромка. – А эти, похоже, отстали. Как они по ним палили-то! Видать, страшные твари.

– Да мне одного когтя хватило, – передернулся Михей.

Поезд катил по туннелю минут десять, а потом в щели снова брызнул утренний свет. Мишка осторожно прислонился к «амбразуре». Разглядел долину меж гор и высокие хребты, опоясанные облачной дымкой. Цепь каменных исполинов тянулась дальше, уходя к горизонту. Попросился посмотреть и Ромка. Горы притягивали взор, завораживали.

Вдруг всех взбудоражил испуганный возглас:

– Васька помер!

Михей повернул голову, взгляд устремился в дальний угол вагона, откуда прилетела печальная весть.

– Как умер? Что случилось? Ай-ай! – забормотала, запричитала темнота на разный лад голосами пленных.

– Да его ведь тогда еще здорово отходили, думали – не очухается. Все нутро ему отбили.

– Ну и ну. Похоронить бы по-человечески.

– Хорошо бы. Да кто даст?

– Да уж. У этих просить – себе дороже.

– Мужики, хватит вам, – донеслось из темноты. – Чего вы? Человек умер, давайте хоть помянем молча.

Стихли разговоры, и в вагоне воцарилась тишина. Когда «минута молчания» истекла, кто-то осторожно предложил спросить у охраны разрешения вынести покойника наружу. Мало кому хотелось ехать в одном вагоне с мертвецом, и многие одобрили идею. Михей, сидевший ближе всех ко входу, робко постучал в перегородку. Никакой реакции. Он попробовал снова, а потом еще. Никто не отозвался, и решили пока больше не испытывать судьбу.

Через час дверь распахнулась сама, в тихие вагонные разговоры вторгся суровый голос:

– Нате, хавайте! – мешок описал дугу и приземлился кому-то на макушку.

И снова – гнилые сухари и болотная вода, от которой разило тиной еще сильнее. Расхватав куски хлеба, люди принялись торопливо есть, начисто позабыв про покойника.

– Товарищ начальник, у нас тут это… самое, – осмелился и подал голос кто-то со стороны «очка».

– Чего тебе? – буркнул охранник, уже собравшись уходить. Михей вдруг вспомнил, что в дальнем углу вагона лежит мертвец. Встрепенулся – и ему стало стыдно и противно. За себя и всех них. За то, что в первую очередь бросились набивать животы, позабыв про человеческий долг.

– Покойник, – твердо сказал парень, глядя на вертухая. – Вынести бы.

– Чего? – повысил голос здоровяк, и взгляд уперся в Михея. – Вы его к нам хотите положить, что ли?

– Похоронить бы надо, – гнул свое Мишка.

– Больше ничего не хочешь? – нахмурился вертухай. – Мне что, из-за этого дохляка поезд останавливать? Хватайте вашего жмурика – и за борт. А ну, подорвались живее, пока я не передумал. Иначе вместе с ним до конечной поедете.

Спорить не стали. Раз Михей вызвался – ему и исполнять. Пробравшись к мертвецу, он глянул на сидящего рядом паренька.

– Бери за ноги!

Подхватив покойника, двинулись к выходу. Выволокли мертвое тело наружу под присмотром охранника, подтащили к «закладке» ^[1]. Вертухай стволом отогнал Мишку с парнем и ногой спихнул покойника на пути. Делал он это механически, словно обращался с вещью или бревном. Но за несколько секунд Михей успел разглядеть в проеме бескрайнюю водную гладь. Поезд ехал по неизвестному поселку, а за домами простиралось море, опоясанное цепью гор. Кое-где на остроконечных вершинах каменных великанов белели снежные шапки. Парень застыл, сраженный увиденной картиной.

Удар прикладом в плечо отрезвил, и грубый голос над самым ухом вернул в реальность.

– Чего тащишься? Живо в свой гадюшник!

В «темнице» Михей резво скользнул к стене и припал к щели. Он еще никогда не видел так много воды. Необъятное море притягивало взор, синяя гладь тянулась вдаль, насколько хватало глаз, и у самого горизонта сливалась с пушистыми перьями облаков. Волшебный вид завораживал, и парень не смел оторваться, позабыв про все.

– Где едем? – спросили из темноты.

– Да черт его знает, – ответил Михей. – Море большущее и горы. Красота невероятная.

– Байкал ведь! По БАМу же везут.

И полезли, толкаясь, люди-тени к щели. И смотрели, смотрели. Вздыхали, восхищаясь, словно видели не озеро, а картину великого живописца. И Михей потом опять глазел на это чудо, и легче становилось на душе. Словно уползли в темные углы вагона дурные мысли, будто умылся он водой удивительного озера и вдохнул свежего воздуха полной грудью. И скупая радость хоть немного, да погрела душу, и где-то внутри шевельнулась надежда.

А поезд все ехал и ехал по берегу Байкала и вез их далеко-далеко…

* * *

День полз вяло, словно червяк, в темноте и вони, под монотонный стук колес. Михей иногда подвигался к «амбразуре», чтобы взглянуть на мир за стенами их темницы. Поезд катил в долине меж гор, и белоснежные шапки, нахлобученные на вершины каменных гигантов, искрились в лучах солнца. Казалось, что вереницам кряжей и хребтов не будет конца. Изредка попадались брошенные поселки с полусгнившими домиками, заросшими бурьяном, пустынные платформы и одинокие строения. Михей все думал – а живут ли в этом горном краю люди? Но пока за всю дорогу он не увидел ни единого человека «за бортом».

Парень понимал – если бы не щель в стене вагона, он бы точно свихнулся. Застолбив с Ромкой место в самом углу, они по очереди любовались пейзажами. Дикая глухомань и безлюдье, подпирающие небо горы и девственная тайга. Изумрудные озера в седловинах, мосты, что чудом не рухнули за двадцать лет, петляющие в долинах красавицы-реки, омывающие подножия гранитных и базальтовых великанов. Чудесный, дикий край. И оттого так тоскливо было смотреть на него из крохотного окошка «тюрьмы».

Говорили мало, а когда открывали рты – все разговоры сводились к дому и конечному пункту назначения. К полудню пробрался к парням дядя Никита. Его встретили радушно, и он устроился рядом, у стены. Мужчина все больше тосковал и сидел молча, закрыв глаза. К полудню разрешили снять противогазы, и люди немного оживились. Михей стянул проклятый намордник и принялся жадно глотать воздух, словно только что вынырнул с глубины. Дышал, будто загнанный зверь, Ромка, сопел дядя Никита. И даже затхлый воздух вагона казался чистым и желанным.

По пути прихватили еще пленных – парни слышали стрельбу и стоны. К ним в вагон впихнули троих «новеньких», и сразу же стало невероятно тесно. Одним из «новичков» оказалась женщина. Уткнувшись лицом в ладони, она рыдала в углу. Михей слушал рев несчастной, и в душе вновь заворочалась тоска.