Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов Страница 5

С недавнего времени я трепетно отношусь к каждой маленькой жизни, поэтому вру:

– Нет у меня рогатки. Резинка порвалась.

Витька бежит впереди, я отстаю. Негоже мне, старику, водиться с такой мелюзгой, хотя это и друг детства. В жизни ему очень не повезло: мама, папа, дедушка, бабушка – все оказались идейными пьяницами. Детям в этой семье было негде учить уроки.

Витька умер от пневмонии, не дотянув до своих сорока. За месяц до смерти зашёл, попросил сохранить пакет. Там была книга Владимира Гиляровского с вырванной первой главой, фотография дочери, две отцовские медали и единственная тетрадка с пятёркой по арифметике, которую он хранил с первого класса.

– Ты чё, оглох? Кто, говорю, тебя?

Прогоняю воспоминания. Кажется, Витька спросил про фингал, или про два? – не знаю, в зеркало ещё не смотрел.

– Он, – отвечаю, – Лепёха.

– Да ты чё? А когда?

– Пару часов назад, жив и здоров был.

Слово какое: был, быльём поросло… мимо могилы Лепёхи я всегда захожу на погост. Не то чтобы скорблю, просто останавливаюсь, вспоминаю о нём что-то хорошее. Как он, к примеру, в четвёртом классе задачки в уме решал. Быстрее всех! Отличники рот разевали. Или как в финальной игре на первенство города Колька единственный гол закатил. А теперь… это что ж получается? – целый пласт из моей памяти брошен коту под хвост? Колька погиб, не успев стать наркоманом. Похоронят его теперь в конце старого кладбища, там, где сейчас автозаправка. Если, конечно, Витька чутка не соврал. А похоже, не соврал: идёт мой дружбан, скорбно пинает камни. У перекрёстка остановился, дождался меня и говорит:

– Если бы вы сегодня не подрались, он сейчас живой был бы.

У меня аж дыхание перехватило, слёзы на глаза навернулись.

Знал бы мой старый друг, как он сейчас прав! Дети – это маленькие боги, а жизнь делает из них взрослых.

Во дворе у Лепёхиных настежь открыта калитка. Из грузовой машины мужики выгружают обитый бархатом гроб. Пространство возле глухой стены белёной саманной хаты зарастает траурными венками. Приходят люди, слышится женский плач. А вот самого Кольку из морга не привезли, в этом Витька сбрехал.

– Тут и без нас тошно, – сказал я ему. – Врачи ещё будут вскрытие делать. Долгая это песня. Пойдём-ка лучше домой. Уроки надо учить – завтра ведь в школу.

– На похороны пойдёшь?

– Нет.

– Из-за фингалов?

– Нет.

– А почему?

Я глянул в его глаза и честно сказал:

– А потому, Витька, что я сегодня тоже умру.

– Тю на тебя! – Он сунул руки в карманы штанов и зашагал прочь.

Наверное, не поверил.

По дороге домой я старательно воспроизводил в памяти всё, что когда-то читал о предсмертных воспоминаниях. Угасающий мозг чередует фрагменты минувшей жизни как видеомагнитофон, поставленный на обратную перемотку. Не завтрак – обед – ужин, а ужин – обед – завтрак. Если верить общеизвестной теории, это не мой случай. Нет ускоренного движения, ожидаемой хронологии. Этот видик заклинило. Плёнка смакует один небольшой фрагмент. События в нём трактуются очень свободно, помимо моей воли. Нет, это не оригинал, а, как говорят музыканты, вариации и фантазии на тему прошедшей жизни. «Значит, что? – спросил я себя, – значит, будем смотреть правде в глаза, мозг мой давно умер». В своём настоящем я уже бездыханный труп без надежды на реанимацию. Эх, знать бы, что это так хорошо, давно наложил бы на себя руки.

Мысли метались, перескакивали с одной на другую. В последние годы я проштудировал множество книг о человеческих душах. Ну, что с ними бывает после того, как. Надо же знать, что ожидает за гранью, когда стоишь на черте. Читал даже о попаданцах, хотя это и несерьёзно. Не теория, а массовый бзик.

Набрёл как-то в поисках чтива на лежбище воинствующих фанатов. «В вихре времён» называется. Подобрал подходящую книжку, пью кофе, смакую. Интересно написано, образно, зримо! Будто человек из нашего времени попал на приём к товарищу Сталину. Я, было дело, в том времени растворился, чувствую даже аромат табака «Герцеговина Флор». И тут отрывок кончается – начинаются комментарии.

«Э-э-э, Вася, – пишет один, в форме красного комиссара на аватарке, – тут ты не прав! К товарищу Сталину так просто не попадёшь! Вот тебе ссылка на систему его охраны. Ознакомишься, завтра придёшь».

«Автор! – орёт другой. – С какого хрена ты нацепил на героя погоны?! Ты разве не знаешь, что в сороковом году…»

В общем, с ладошку текста – десять страниц комментариев. Перелистал я эту бодягу, дальше читаю. А там тот же отрывок, но с учётом пожеланий трудящихся. И главный герой размыт, и запах табака испарился. Плюнул я от досады, ушёл и больше не возвращался…

Вот и со мной так. Закружил этот вихрь времён и бросил неизвестно куда. Всё вроде как было, а чего-то важного не хватает. Будто тот хмырь, в форме красного комиссара, глянул на мою жизнь из-под стекляшек пенсне и строго сказал Господу:

– А зачем тут Лепёха?! Тут никакого Лепёхи быть не должно!

Хорошо хоть, Витька оставил в его первозданной дурости.

Догоняет меня и как ни в чём не бывало:

– Спорим, я этим камнем в дерево попаду?

Разгоняется и «пыром» его – шарах!

Голыш, естественно, полетел хрен знает куда.

– Эх ты, – говорю, – рохля! Учись, пока я живой.

Подобрал подходящий кругляш, щёчкой его подрезал, чуть не попал! Не докрутил малость.

Так и дошли до мостика через речку. Ему прямо, а мне направо.

Иду мимо смолы, подбиваю итог своим мысленным изысканиям.

Тому, что сейчас происходит со мной, есть только одно разумное объяснение – я уже умер. Моя душа привыкает сейчас к своему новому состоянию. Скоро она улетит, а пока находится в том времени, где ей было когда-то комфортней всего. Не случайно ведь в домах, где кто-нибудь умирает, люди на девять дней занавешивают зеркала. Значит, и мне столько отпущено.

Ладно, примем на веру. Теперь, что касается смерти Лепёхи. Человеческий разум тебе что хошь нарисует. Взять того же Витю Григорьева. Он, когда в стационаре с белой горячкой лежал, так клялся и божился, что видел три тыщи рублей одной бумажкой.

Я вернулся домой в дурном настроении. Вспомнил, что технический паспорт положил в шкаф, под бельё. Серёга, наверное, обыскался! Ему ведь в наследство вступать. Похоронит меня – и прямым ходом к нотариусу, застолбить своё право. Будут ему расходы и головная боль.

Мухтар чесал задней лапой свой рыжий загривок. Он не лает, когда дед отдыхает. Бабушка во дворе мыла посуду.

– Куда это вы галасвета? ^[5] – спросила она.