Призраки Черного леса - Евгений Шалашов Страница 49

Я люблю повторять – если противник превосходит вас в численности, атакуй первым. Но коль скоро нас уже атакуют, я пошел в контратаку, направив коня в разрыв между парами. Копье – отличная вещь, если его нет – сойдет и кривая ветка. А то, что нет наконечника, – не страшно.

Проткнуть противника на полном скаку – это искусство, и мой соперник им хорошо владел. Но хорошо – не значит прекрасно, потому что удар пришелся мимо моего туловища, зато сучок вошел воину прямо в лицо, под обрез каски. Почувствовав, как дерево входит в тело, услышав едва различимый хруст черепа, я выпустил ветку, выхватывая чужое копье из еще живых рук.

Мои соперники не успели развернуться, и потому спина одного из них оказалась открытой. Говорят, подло бить противника в спину, но угрызения совести меня никогда не мучили – мы в бою, а не в поединке. Я с удовольствием бы перебил в спину всех остальных, но вторая пара уже делала разворот.

Краешком глаза глянул на поле боя – старина Томас бешено работал «козьей ножкой», взводя арбалет, – стало быть, уже дважды выстрелил, но оба раза промазал, Зарко отмахивался какой-то штукой, похожей на цеп, от двух копий.

«Цыган долго не устоит!» – решил я и устремился на помощь.

Гневко понадобилось мгновение, чтобы пересечь поляну, и мы оказались за спинами у соперников Зар-ко. Первого я проткнул насквозь, и опять со спины. Второй, отвлекшийся на меня, получил удар от цыгана. Я не понял, что за штука такая, которой дрался конокрад, но выяснять некогда – следовало спасать Томаса, потому что оставшаяся пара не погналась за мной, как я рассчитывал, а напала на старика.

Конюх – молодец! Одного из всадников он все-таки подстрелил, теперь отбивался разряженным арбалетом от второго.

Горяча Гневко, я успел отметить, что старик занял правильную позицию – оставляя между собой и противником пламя, бегал вокруг костра. Но возраст, да и не успеет человек за движением лошади. Вон – арбалет отлетел в сторону, а всадник заносит руку с копьем для удара…

– Сюда! – заорал я, отвлекая противника на себя, а Гневко, обрадованный, что ему наконец-то дают возможность подраться, ударил плечом.

Придись любимый прием гнедого спереди, вражеский конь упал бы вместе со всадником, а так как пришелся в круп, он только просел, зато копьеносец вылетел из седла.

Парень оказался бывалым воином. Из кого-то другого падение с лошади выбило бы дух, и мне не пришлось бы возиться. А этот сумел упасть, сохранив целыми руки и ноги, а теперь вскочил, обнажая клинок.

Я собирался зарубить его сверху, но помешала встающая на ноги лошадь, пришлось спешиться.

Сделал выпад, обозначая для цели правый бок, дождался, пока противник раскроется, чиркнул клинком между краем панциря и ремешком каски. Когда у парня хлынула кровь изо рта, пожалел, что не оставил его в живых. Надо же было спросить – кто они такие и почему нападают на мирных людей. Кажется, все…

– Томас, как ты? – спросил я, хотя и сам видел, что его зацепили – левый рукав в крови.

Пряча клинок в ножны, подошел к старику. Ткань быстро набухала от крови, пришлось оторвать рукав, чтобы осмотреть рану. Хорошая рана, чистая, и наконечник прошел насквозь, плохо лишь, что края широкие и мышца распорота основательно. Такие раны, если не зашить сразу, заживают долго.

– Да я ничего, господин Артаке, – хорохорился старик. – Подумаешь, рука…

– Сядь! – прикрикнул я.

Знаю, что вгорячах он пока не чувствует боли, не понимает, что кровь, вытекая из раны, уносит жизнь. Часто ранение в руку не принимают как что-то опасное – это же вам не грудь и не голова. Обрезав пояс у мертвеца, перетянул руку чуть выше раны.

– Полежи немного, – велел я Томасу. – Кровь остановим, тогда и повязку наложу.

Укладывая раненого на плащ, наткнулся на что-то мокрое. Кровь! Томас получил еще и рану в бедро.

Сняв со старика штаны – он уже не сопротивлялся, обнаружил, что из ноги торчит хвост арбалетного болта. Как же он умудрился? Крови немного – болт запирает рану, но нужно вытаскивать.

Старик пока полежит, а мне нужно узнать, что там с цыганом. Почему гнедая кобыла без всадника? Может, он тоже ранен?

– Гневко, – подозвал я коня, вскочил в седло, и мы понеслись к цыгану.

Если бы кто сказал, что увижу такую картину – не поверил бы, но своим глазам я привык доверять. Старый конокрад, гроза пейзан и страшилище конюхов, заочно приговоренный к повешению, стоял на коленях перед телом солдата и бился головой о землю. Зарко не сетовал, не молился, а выл, как новобранец, убивший первого в жизни врага. Такое мне приходилось видеть не раз и даже не два. Хорошо, если рыдать начинают потом, после боя, – плачь себе на здоровье, а если прямо на месте?

Надо бы оставить цыгана в покое, дать прорыдаться, но времени у меня нет, а помощник был нужен.

– Зарко, старика ранили, – потряс я его за плечо. – Мне твоя помощь нужна, поднимайся.

Цыган продолжал рыдать, и тогда я залепил ему пощечину с одной стороны, потом с другой. Замахнулся еще раз, но цыган ухватил меня за руку:

– Все, капитан, я в порядке.

Мы примчались к биваку, где старик уже закатывал глаза.

– Томас, подожди умирать! – кинулся я к старику. – Глаза не закрывай, на меня смотри!

И тут цыган, уже отошедший от собственных переживаний, отстранил меня и присел на корточки перед Томасом:

– Э, старый, да ты умирать собрался? Это ты хорошо придумал. Если помрешь, я к бабе твоей приду, рога наставлять буду!

Томас открыл один глаз, потом второй. Хриплым, едва слышным голосом прошептал:

– Убью… собака худая. С того света приду.

– Дурак ты, – жизнерадостно сказал цыган, усевшись перед стариком. – Я буду твою румну мять, похохатывать. С того света явишься – мы с ней вместе над тобой смеяться будем.

Томас что-то прорычал, пришел в себя и начал привставать.

– Э, рома, да ты живой?! – радостно осклабился цыган. – Если живой, то погоди помирать. Помнишь, должок за мной? Что я тебе обещал? Старый ты стал, забыл уже! Помрешь – это хорошо. Тогда я тебе ничего не должен.

– Сам ты старик старый, – почти нормальным голосом отозвался Томас. – Ты для меня кобылку обещал украсть, белую. Такую, какая у господина Йоргена была. Только господин Артаке ругаться станет…

– Так пусть ругается, кто ему не велит? Поругается – перестанет. А дареной кобыле под хвост не смотрят.

Пока цыган насмешками вытаскивал Томаса из забытья, что равносильно – с того света, я ощупывал рану. То, что нащупал, было нерадостным. Арбалетный болт короче стрелы и толще. Обычно пробивает тело сквозь любые доспехи. А тут почему-то вошел под углом, сверху вниз! Если бы хоть кончик торчал, было бы за что зацепиться, а теперь придется выталкивать. Показав жестами, что нужно делать, кивнул цыгану.