Наша игра - Александр Афанасьев Страница 49

Ну и удобное расположение играло свою роль. В двух шагах – стратегической важности Минское шоссе, которое всегда поддерживалось в хорошем состоянии и по которому сейчас шел поток жратвы в город и мародерки из европейских стран. А вы думаете, как? Из Европы много чего вывозили, отряды мародеров рыскали по всей Европе, до Германии доходили. В Польше, правда, хохлы пошаливали, а в Прибалтике земсарадзе и кайселлиты ^[25] жить не давали. Но с бронетехникой никто не связывался…

До недавнего времени система больше работала в режиме накопления – информации, ценностей, обязанных ей людей. Но сейчас она перешла к отжиму, отбору и перевариванию…

Бывший пограничник, майор Головатый был одним из «оперов» системы – до того как все началось, он проходил службу в ОСОМ ^[26] одной из подмосковных областей. Служба как служба, в основном наркоторговцами занимались, террориста только один раз видели, да и то – московские подлетели, им работать не дали, только в оцеплении разрешили стоять.

Майор понимал, что некоторых из его коллег из оперсостава нельзя было назвать людьми, всецело преданными исполнению служебных обязанностей. Не вязались с этим «крузеры» и «Гелендвагены», на которых они ездили. Но и не говорил майор ничего, потому что кто на своих гонит – тот крыса. Да и… ему-то какое дело, ему больше всех надо? Пусть собственная безопасность ими и занимается.

А когда началась Катастрофа, – перед майором поставили простой вопрос – ты с нами или сам по себе? Если с нами – то с нами. Если нет – то останешься один на один, со всем, что творится вокруг…

А творилось страшное.

Майор сделал правильный выбор, и теперь сам катался на «Гелендвагене», новом совсем. Из салона забирали.

И о том, например, что в их рядах делают чеченцы, причем конкретные боевики, он не думал. Не хотел думать.

На въезде в ЗАТО восстановили КПП, причем сталинские еще. Машину майора знали, но все равно остановили, спросили удостоверение. Порядок.

Майор предъявил, проехал дальше. На горизонте виднелись корпуса альма-матер – пограничного института…

В институте его встретил Роман Евгеньевич Зверев, бывший опер. Сейчас он занимался безопасностью. Кличка партийная у него, понятное дело, была Зверь. Ездил на «Субурбане», фишка у него была – американские машины.

– Дима.

– Роман Евгеньевич.

Солнышко грело. Чаек на столе. Все как в старые добрые – и не поверишь, что в нескольких километрах отсюда – вымерший мегаполис.

– Как живешь?

– Нормально.

Головатый с группой только что вернулся с Воронежа. Там были хохлы. Поговорили плохо, с двухсотыми. Хохлов намного больше было, сильно бы их там взгрели, да не срослось у них что-то. Как потом по перехватам – получалось, у них какие-то проблемы начались на южном фланге, вот и решили пока отскочить.

Но лезут. Лезут…

Еще поляки… Борзые, на дороги как в девяностые встали. С русских дань берут, если не конвоем с бэтээрами идешь. Украинцев – на нож, потому что бандеровцы. Сильно бандеровцев не любят.

Пацаны говорили – у поляков нацики кричали: «Хайль Гитлер».

– А вот мы не совсем нормально. Проблемы у нас.

…

– В Новгороде.

– А что там?

– Блатные охамели. Выдавливают с мест.

Головатый удивился – с чего бы это.

– Почему так?

– Потому что любое изменение – повод передоговариваться. И я еще не видел человека, которому бы хватало всего.

– Ясно, Роман Евгеньевич.

– Короче, реши вопрос.

– Понял.

– Что нужно и кого нужно – возьми. Ограничений не будет.

Несмотря на то что уже давно никто и никого не слушал, в системе по-прежнему никто не называл вещи своими именами. Никто и никогда не отдавал прямых приказов, говорили всегда «реши вопрос», «приведи в соответствие» или более конкретно «он мешает».

Но горе было тем, кто не понимал, что приказ – это приказ…

Вернувшись на базу, Головатый – позывной Башка – собрал своих по тревоге и начал готовиться к походу на неразумных хазаров. Обеспечение у них было шикарным – начиная от импортных винтовок 338-го калибра, к которым были патроны, и заканчивая квадриками и переделанными машинами. Они вывезли базу ФСБ, базу московского ОМОНа, там стояло несколько десятков спецмашин разграждения на базе «Урала», новых совсем. Готовая машина против зомбаков и для мародерки, только пулемет поставь.

Народ у Башки был разный – от коллег осомвцев и заканчивая бывшими эфэсошниками. Последние к слову уцелели почти все в отличие от полков московского и подмосковных ОМОНов, которых бросили в самый ад замертвяченной Москвы, не доводя обстановки, не давая четкого разрешения на применение оружия. Уцелели только те, кто плюнул на Закон «О полиции» и начал делать все, чтобы выжить.

Остальные погибли, и не лучшей смертью. Кто-то так и не понял, что происходит. Кто-то до последнего пытался помочь людям…

Подъехали не все сразу – люди в разгоне были, по делам. Одну группу так и пришлось оставить – они в Москве были, их оттуда просто так не вытащишь. Даже на третий год Катастрофы Москва оставалась очень опасной.

Сам Башка пока занимался планированием, его снаряга лежала в сумке уже готовая. Он постоянно возил с собой штатный «Витязь» с глушителем – оружие, оставшееся у него по службе. На выезды он брал еще и эстонский бесшумный автомат ^[27] – подгон от пацанов. На нем стояла оптика, а куча у него была такой, что его можно было и как автомат, и как снайперскую винтовку использовать.

Примерно сопоставив последние разведданные, он наметил маршрут движения, определил старших машин, порядок движения в колонне, головной дозор – все как обычно. Решил выдвигаться он по земле – вода в последнее время лучше контролируется. За дорогу где-то и платить надо, но ничего, проплатим. От расшифровки он решил себя уберечь самым простым способом: «в лоб» – взять конвой до Новгорода. Мало ли кто в сопровождении идет.

Своими думками он поделился с Дубком. Бывший десантник, отсидел за убийство – по глупости. Воевал в Сирии, у Вагнера.

– Новгородские на нас батон крошат. Надо порешать.

Что такое «порешать» – никто не конкретизировал. Но все и так было понятно. Предельно понятно.