Под кожей - Мишель Фейбер Страница 49

Солнце поднималось все выше. Физического мира для Иссерли не существовало, если не считать ленты серого бетона, по которой она вела машину. Природа отвлекала ее. А она не желала отвлекаться.

Шоссе А-9 казалось пустым, однако доверять ему не стоило. Здесь может в любую минуту произойти все что угодно. Потому она и не сводила глаз с дороги.

Через три часа ей попался еще один стопщик. Самка. Самки Иссерли не интересовали.

На пассажирской стороне машины что-то задребезжало над колесом. Этот дребезг она уже слышала. Он притворился ушедшим куда-то насовсем, а сам затаился внутри машины. Подобного Иссерли терпеть не собиралась. Покончив с работой, она вернется на ферму, выяснит причину дребезга и устранит ее.

Два с половиной часа спустя ей попался на глаза новый экземпляр.

Стопщик держал в руках большую картонку, на которой было написано «ПЕРТ, ПОЖАЛУЙСТА». Не лысый. И не в комбинезоне. Немного тяжеловатое в верхней части тело, V-образный торс на длинных ногах. Насколько они худы, эти ноги? Штанины полинялых джинсов похлопывали по ним: похоже, ветер сегодня дует сильный.

Иссерли вернулась, пригляделась к нему еще раз. Плечи великолепны. И грудь широченная при всей узости его талии.

Произведя еще один разворот, Иссерли поехала к нему в третий раз. Кудрявые, взлохмаченные рыжие волосы и плотной вязки свитер из разноцветной шерсти. Каждый когда-либо попадавшийся ей водсель, носивший свитер плотной вязки, был безработным и жил изгоем. Должно быть, какой-то орган власти заставляет их облачаться в такую одежду, подумала она, в постыдный символ положения, которое они занимают в обществе.

Этот, уже поманивший ее к себе, наверняка был изгоем. А ноги его потолстеть еще успеют.

Иссерли съехала на обочину, и он побежал к ее машине, улыбаясь.

Она открыла пассажирскую дверцу, собираясь спросить:

— Вас подвезти?

И вопрос этот вдруг показался ей нелепым. Конечно, он хотел, чтобы его подвезли. Он держал в руках картонку «ПЕРТ, ПОЖАЛУЙСТА»; она остановилась ради него. И то, и другое говорило само за себя. А произнесение слов было пустой тратой сил.

Иссерли молча смотрела, как он пристегивается.

— Я… вы очень добры, — сказал стопщик, неловко улыбнувшись, пригладив ладонями густые волосы, которые тут же снова упали ему на глаза. — Я уж замерзать начал.

Иссерли серьезно кивнула, попыталась улыбнуться в ответ. Увенчалась ли эта попытка успехом, сказать она не могла. Мышцы ее лица, судя по всему, справлялись сегодня с губами еще и хуже обычного.

Стопщик, между тем, лопотал:

— Я эту картонку вот тут, возле ног пристрою, ладно? Она ведь не помешает вам управляться с ручкой передач, правда?

Она снова кивнула, включила двигатель. Собственная бессловесность встревожила Иссерли: похоже, она утратила способность управлять своим языком, да и с горлом происходило что-то неладное. Сердце уже заколотилось, хотя ничего пока не произошло и никакое решение на горизонте не замаячило.

Исполнившись решимости вести себя нормально, она открыла рот, чтобы произнести несколько слов, — и зря, это оказалось ошибкой. Она почувствовала, что звуки, поднимавшиеся сейчас по ее гортани, покажутся водселю бессмысленными, и проглотила их.

Стопщик нервно поглаживал подбородок — вернее, мягкую рыжую бородку, такую редкую, что на расстоянии она оставалась невидимой. Потом еще раз улыбнулся — и покраснел.

Иссерли вздохнула, глубоко, немного прерывисто, щелкнула рычажком индикатора и выехала на дорогу, по-прежнему не сводя с нее глаз.

Она заговорит, когда будет готова.

Стопщик потеребил свой плакатик, наклонился вперед, пытаясь встретиться с ней глазами. Иссерли такой возможности ему не дала, и он в замешательстве откинулся на спинку сиденья, поочередно помял одну застывшую ладонь другой и упрятал их в пушистые рукава свитера.

Какие слова он должен произнести, чтобы она почувствовала себя непринужденно, да и вообще — зачем эта женщина подсадила его, если разговаривать с ним не собирается. Наверное, у нее имелась на то причина. Осталось лишь догадаться, какая. Судя по выражению ее лица, увиденному им перед тем, как она отвернулась, эта женщина сильно измотана — может, она даже засыпала за рулем, ну и решила, что пассажир не даст ей уснуть. Но тогда она ожидает, что он займет ее какой-нибудь пустой болтовней.

Мысль неприятная, потому что болтать попусту он не мастак. Ему больше по сердцу долгие полуночные философские беседы с глазу на глаз, какие случаются у него с Кэти, когда оба немного перекурят. Жаль, что он не может предложить этой женщине косячок, от которого им обоим стало бы легче.

Может, произнести несколько слов о погоде? Не какую-нибудь пошлость, а, например, описать ей подлинные чувства, какие овладевают им в дни, подобные нынешнему, когда небо обретает сходство с… с океаном снега. У него голова кругом идет при мысли о том, сколько ее нависает наверху — затвердевшей воды, которой хватило бы, чтобы погрести целую страну под тоннами ледяного белого порошка, просто плавающего там, высоко-высоко, с легкостью облачка. Разве это не чудо?

Он еще раз взглянул на женщину. Машину она ведет, точно робот, сидя с прямой, как полоса металла, спиной. По-видимому, красоты природы оставляют ее совершенно равнодушной. Значит, тут им общей почвы не найти.

«Привет, я Уильям» — мог бы сказать он. Хотя, возможно, с этим сообщением он несколько запоздал. Но надо же как-то нарушить молчание. Эта женщина может остаться такой до самого Перта. Если она так и не произнесет ни слова на протяжении ста двадцати миль, он приедет домой законченным психом.

С другой стороны, само это «Привет, я Уильям» может показаться ей непроходимо глупым, американистым, — чем-то вроде «Привет, я Арнольд, ваш официант на сегодняшний вечер». Может быть, лучше сказать нечто более сдержанное, скромное. Например: «Кстати, меня зовут Уильямом». Да, но и такие замечания отпускаются в ходе уже завязавшегося, полного воодушевления разговора. Каковой у них, увы, отнюдь не завязался.

Что же с ней все-таки не так, с этой женщиной?

Он поразмыслил с минуту, стараясь отогнать смущение, которое испытывал, и сосредоточиться на ней. Стараясь увидеть ее глазами сидящей на его месте Кэти. Кэти гениально разбирается в людях.

Самым честным образом попытавшись задействовать интуитивную женскую сторону своей натуры, Уильям быстро пришел к заключению, что с этой женщиной случилось что-то очень, очень дурное. Она попала в какую-то беду, испытала дистресс. Может быть, даже шок пережила.

Хотя, возможно, он слишком все драматизирует. Приятель Кэти, Дэйв, писатель, всегда выглядит так, точно он минуту назад пережил шок. И все годы их знакомства только так и выглядел. Не исключено, что он и родился с таким лицом. Правда, от этой женщины исходят вибрации прямо-таки сверхъестественно жуткие. Таких даже от Дэйва не дождешься. Да и физическая ее форма явно оставляет желать лучшего.