Против шерсти - Стефан Серван Страница 49

Я звонила папе каждый вечер. Сати всякий раз спрашивал, когда я вернусь.

Папа был в отчаянии от всего происходящего. Я как могла пыталась его приободрить. Я рассказывала ему о красоте леса, о лисицах, об олене, об озере. Я сказала ему, что помню наши прогулки в лесу. Что это приятные воспоминания. И по папиному молчанию я поняла, что он расплылся в задумчивой улыбке.

В течение этих двух недель мы с Томом много разговаривали. С тех пор как началась Мутация, мы постоянно вращались в водовороте событий, и нам никак не удавалось обсудить будущее. Наше будущее.

Мы мечтали о том, что будет дальше. О том, что мы сделаем, и о том, чего делать не станем. О том, как мы будем жить по-нашему. Оставаясь такими же странными.

Когда мы с Томом лежали у озера, я начала составлять список:

– Отправимся в путешествие.

– В Нью-Йорк, как в «Ловце на хлебном поле».

– И еще дальше. Совершим кругосветное путешествие.

– На мопеде?

– Пешком. Ну или в фургончике. Запряженном лошадьми.

– Будем писать стихи. Прямо на асфальте.

– Напишем поэму длиной в три миллиона километров.

– На дорогах, на стенах заводов.

– На рекламных щитах, на серых стенах, на уродливых многоэтажках.

– Везде. Мы подправим отвратительную рожу этого мира.

Я кивнула:

– Да! Высечем из него улыбку.

– Словами, словно резцами.

– Вопьемся ему в затылок.

– Вырвем ему клыки.

– Заставим вернуть награбленное.

– Сведем его с ума.

– Будем ласкать его, пока он не заплачет.

– Ага. И снимем фильм, – продолжал Том. – Про нашу жизнь.

– На старую пленочную камеру. Можно взять папину.

– Ты будешь Красавицей. А я Чудовищем.

– Мы будем вне закона. Сумасшедшими. Бродягами!

– Никаких больше сумок и рюкзаков. Будем ходить голыми.

– Нам только и останется, что любить друг друга.

Том поцеловал меня в шею:

– Будем читать ночами напролет. А днем спать.

– В полдень будем заниматься любовью.

– И в полночь.

– Будем пировать персиками в сиропе.

– Будем жадно наслаждаться губами друг друга.

– И жить наоборот.

– А горбатиться на работе?

– Нет. Горбатиться не будем. Но будем делать разные интересные вещи.

– Но не слишком много.

Я подумала о своих планах стать журналистом и добавила:

– Будем делать разные вещи, потому что они имеют смысл. Но так, чтобы не было ощущения, что мы работаем.

– Будем жить, одним словом.

– И никогда не соглашаться на то, чего мы не хотим.

Нам было совершенно ясно одно. Мы будем рядом, пока любим друг друга. Мы никогда не поступим как взрослые. Не будем оставаться вместе по привычке, от скуки или от страха. Это казалось нам очевидным.

Мы поклялись в этом друг другу, сидя на берегу озера.

Я сказала:

– Если однажды ты поймешь, что твое сердце при виде меня больше не начинает биться быстрее, беги. Сразу же. Со всех ног. Не оглядываясь. Или я тебя убью.

– Если однажды ты поймешь, что у тебя внутри больше ничто не вздрагивает, когда я прикасаюсь к тебе, столкни меня в это озеро. Скорми меня рыбам. Сделай так, чтобы я исчез, забудь меня.

Я спросила:

– Клянемся?

– Клянемся.

– Мне плевать на ад и рай, говори правду или умирай.

– Чего?

Я поцеловала Тома:

– Рыжая так говорит.

– И что это значит?

– Что боги и демоны – это мы. Что наша жизнь – здесь и сейчас. А не завтра, не где-то далеко.

Том повторил за мной:

– Мне плевать на ад и рай, говори правду или умирай.

Я резко вскочила на ноги.

– Пойдем купаться!

– Купаться?

Я повернулась к озеру.

– Ну да. Я же русалка. Ты не знал?

Том встал и развел руками.

– Но… как же твоя шерсть?

Я пожала плечами:

– Высохнет. Как и твои шмотки.

И я тут же прыгнула в воду, потянув Тома за собой.

От ледяной воды у нас перехватило дыхание.

Я прижалась губами к губам Тома, чтобы его согреть.

– Ты знаешь, что русалки околдовывают мужчин… прежде чем сожрать их?

– Ты ненормальная.

– Но мы живы!

Как-то утром я возродила свои социальные сети. После аварии я закрыла все аккаунты. Увидев фотографию своего профиля, я мысленно перенеслась на два года назад. Детское лицо, светлые волосы и поза, подсмотренная у кого-то из звезд реалити-шоу. Глядя на эту фотографию, я поняла, как сильно изменилась моя жизнь.

Я сделала селфи на фоне озера – на фотографии были прекрасно видны все особенности моего нового тела – и начала писать. О, казалось бы, мелочах, от которых у меня было так тяжело на сердце. О жизни в лесу, в котором я прячусь. О любви к Тому. В ответ я получила не только оскорбления и призывы немедленно сдаться полиции, но и слова поддержки. Мне было важно говорить во всеуслышание. Выйти из молчания, в которое нас загнали. Через несколько часов мои аккаунты заблокировали. Цензура была настороже. Я завела новые странички. Один за другим появлялись #ЯЛуиза, #ЯЛуиза2, #ЯЛуиза3.

На мои аккаунты изредка подписывались Кошки. Постепенно они заводили все больше и больше профилей. Получилось что-то вроде цепной реакции. Мы больше не могли выходить на улицу, но те Кошки, что сидели в укрытии, понемногу захватывали социальные сети. Мы все рассказывали о нашем быте в подполье, о наших страхах, мечтах и надеждах. О вещах, близких каждому человеку. О чем-то очень простом и знакомом всем людям. Мы показывали, что не имеем ничего общего с тем, какими нас пытаются изобразить Лига, правительство и вся официальная повестка. Я выставила несколько снимков, на которых мы с Томом обнимаемся, и это вызвало поток комментариев.

Через некоторое время об этом заговорили СМИ. Хоть правительство и блокировало аккаунты Кошек, оно не могло заставить нас замолчать. В сети публиковали отрывки наших публикаций с комментариями экспертов. Некоторые из них рассуждали, правильно ли поступил Савини, решив запереть всех Кошек. Могли ли мы быть уверены в том, что Мутация – болезнь? Правда ли, что те, кто ей подвержен, опасны для общества? Ответ со стороны правительства не заставил себя ждать. Сочувствующие Кошкам эксперты отправились в тюрьмы вслед за Би. Наши профили продолжали блокировать, но мы создавали новые.