12 смертей Грециона Психовского - Денис Лукьянов Страница 49

— Раньше я и сам этого не знал, а в Лемурии мы с вами разделились, — абсолютно спокойно, словно выпив до этого десять чайников чая с ромашкой, ответил старый китаец.

Психовский задумался на секунду.

— А, кстати! Знакомьтесь, Инара, дочка Бальмедары…

У Аполлонского аж челюсть отвисла.

— Но мы же похоронили вас…

— Долгая история, — отозвалась девушка.

— Надеюсь, что у нас будет время выслушать ее полностью.

— Инара, — Грецион наконец выпрямился. — Вы слышали предположения достопочтимого Сунлинь Вана? Вавилонский Дракон и есть то, что он говорит?

— Да, профессор, я же говорила вам, что Дракон — вместилище царей.

— Это был хренов ребус! — пошатнулся профессор. — Простите, простите, вдох-выдох, я в полном порядке.

— Вавилонский Дракон, как нам всегда рассказывали, и был создан с той целью, чтобы хранить души — давно, когда не было ни меня, ни вас, ни Духовного Пути, ни Заххака. Последний, кто посмотрит в глаза зверя, и умрет после этого — становится частью Вавилонского Дракона, его душа оказывается внутри его.

— Поэтому ваша мама и думает, — догадался Федор Семеныч, — что вы внутри Вавилонского Дракона. Но это не вы…

— Да, — кивнула Инара. — Но Вавилонский Дракон — вместилище царей, потому что перед тем, как наш, или Вавилонский правитель умирал, он специально смотрел в глаза зверя, попадая в его нутро. Вавилонский Дракон и есть помесь всех душ, попавших в него — и где-то на затворках его сознания живет то самое звериное «я», которое мне так стало жалко…

— Конечно же, — вдруг хлопнул себя по лбу Грецион. — Ритуал подменного царя!

Художник и барон непонимающе уставились на него.

— Вавилонский ритуал подменного царя. Как же вам объяснить… Во время праздников, в частности, Нового Года, когда царь совершал ритуал унижения и очищения, его место занимал либо другой человек, либо статуя — таким образом, трон не оставался пустым, а все порчи и заклятья скапливались на подменной фигуре. В магии такое тоже практиковали — чтобы снять сглаз, использовали фигурки, подменяющие человека на время ритуала. А Вавилонский Дракон… получается, апогей подменного царя — умирающие цари подменяли себе смерть, если хотите, смерть забирала их тело, а их суть, их я, оставалось внутри Дракона, в этом безумном котле… Я ведь прав, Инара?

Девушка, дивясь догадливости Грециона, кивнула. Потом прищурилась — посмотрела в его глаза.

— Ваши глаза, профессор…

— Да что ж с ними не так! — сорвался Психовский. — Что, тоже скажете, что цвета Королевского Золота?! Ну давайте, давайте!

— Но Заххак, — Инара решила проигнорировать всплеск Грециона, — нашел этой способности еще одно применение. Все, кто оступаются с Духовного Пути, теряют свое я — они все становятся частью Вавилонского Дракона, умерев, перед этим посмотрев в его глаза.

— Прам-пам-пам, — кашлянул Аполлонский. — Вот тебе, бабушка, и Духовный Путь.

— Геббельс сейчас завертелся у себя в гробу, — бросил Психовский.

— Да и пусть себе вертится на здоровье, — сплюнул Федор Семеныч.

— То есть это и есть главная причина, по которой дракон должен быть взаперти? Зодиакальная Эклиптика отходит на второй план? — профессор взмахнул рукой. — Просто скажите, коротко и ясно, да или нет?

— Нет, — неожиданно для всех проговорил Сунлинь Ван.

Поймав непонимающий взгляд Инары, он продолжил:

— Вы не знали? Я догадывался, что всем об этом не говорят, но, — он набрал воздуха. — Вавилонский Дракон создан, помимо прочего, из остатков Змия, чудовища, убитого на заре времен, чудовища, которому и посвящен тринадцатый Зодиака.

— А я ведь говорил! — ободрился профессор, в этом оттиске всегда сияющей от своей правоты. — Говорил, что это место связано с Тиамат, которую разорвал Мардук, или с ацтекским Пернатым Змием — не важно, с любым из воплощений, видимо, одной сущности.

— Тиамат, как вы говорите, профессор, — продолжил мысль старый китаец. — Это воплощение первозданного зла — того зла, того дракона, если хотите, который живет внутри каждого из нас, ведь всякое зло приходит изнутри, а не извне…

— И поэтому Вавилонский Дракон — тоже воплощение зла внутри нас? — предположил Федор Семеныч, голова которого пухла от мифологической информации.

— Да. Можно сказать, что это последний осколок Тиамат, или любого Змия — поэтому Дракон должен быть взаперти. Потому что его природа может взять верх, и тогда…

— Оно пробуждается, — пробубнил Грецион. — Вот про что говорили маги. Как же все оказывается сложно, столько причин, а я до сих пор не пойму, почему мне так дурно около этого зверя!

— Это тогда получается, — у Федора Семеныча кончились силы стоять, и он просто плюхнулся на кусты — порвать и без того рваные штаны еще больше уже совсем не беда, — что Дракон всегда живет внутри человека, а тут внутри Дракона живет… человек? Точнее, люди — я про этих ваших царей.

— Получается, что так, среброкистый. Вавилонский Дракон — мы, вывернутые наизнанку.

— Звучит не очень поэтично.

— На деле — еще хуже.

Бальмедара смотрела на сидящего в клетке Вавилонского Дракона, глаза которого были полны чересчур человеческой грусти. Он перестал бороться, пытаться сбежать и даже брыкаться — понимая неизбежность своей судьбы, Сирруш все же подчинялся.

Даже когда клетку иногда открывали, существо просто вяло выползло из нее, не предприняв никаких попыток к спасению — в чем смысл, если цепь с ошейником и так не дадут уйти далеко. И даже если убежать совсем далеко отсюда — в другие оттиски, даже начав прыгать по ним, — все обернется точно так же, вновь будут холодные металлические прутья, цепи и гнетущее одиночество. Эти мысли, выраженные, конечно, нечеловеческими словами, теперь полностью захватили сознание Вавилонского Дракона.

Бальмедаре показалось, что Сируш плачет, прямо как ее дочь — потому что она теперь тоже где-то там, она внутри, она — часть Дракона. Его большие голубые глаза сияли звездами, словно бы он зрел прямиком в бесконечные просторы вселенной, или же видел над собой потолок Вавилонской Башни, полный неба и усеянный звездами. Будто бы эти далекие воспоминания не были его собственными, кто-то просто поделился ими, и в глазах навеки застыла картина великолепия, могущества и вечного неба — а этот Вавилонский Дракон видел своды башни лишь однажды, когда прощался со своим собратом, точно таким же внешне, от драконьей головы до львиных пят, сухие кости которого теперь пылились где-то на зачарованном Востоке…

Бальмедара, испытав на себе всю глубину этих глаз, увидела перед глазами Инару, как живую, и поняла, почему ее дочь не выдержала, оступилась. Магиню держала на плаву лишь вера в правильность Духовного Пути, который стал спасательным жилетом для женщины, не давал возненавидеть все вокруг и, что важнее — возненавидеть саму себя.