Конные варвары - Гарри Гаррисон Страница 49

Я усвоил этот урок и постарался сделать так, чтобы и здесь произошло тоже. Темучин был честолюбив и не мог противиться искушению завоевать весь мир. Он вторгся в низины, когда я показал ему путь туда.

– И выиграв, он проиграл, – сказал Керк.

– Точно. Мир принадлежал ему. Он захватил города и их богатство. Ему пришлось занять эти города, чтобы удержать их. Его лучшие офицеры стали правителями нового роскошного королевства и приняли эту непривычную роскошь. Это понравилось им. Они не хотели с ней расстаться. В глубине сердца они по-прежнему кочевники, но что можно сказать о последующих поколениях? Если люди Темучина останутся жить в городах и наслаждаться сибаритством, то как он сможет вернуть их к законам кочевой жизни? Ни один варвар не захочет остаться в холоде плато, если он может спуститься вниз и принять участие в дележе добычи. Вино, крепче, чем ачад, а у жителей низины есть даже перегонные аппараты. Кочевой образ жизни обречен. Темучин понял это. Победив, он сам разрушил образ жизни, который породил его и позволил ему победить. Поэтому он и называл меня демоном и ненавидел.

– Бедный Темучин, – сказала Мета с внезапным пониманием. – Честолюбие погубило его, и он понял это. Хотя он и был завоевателем, но он потерял больше всех.

– Он потерял свой образ жизни и саму жизнь, – сказал Язон, – но он был великим человеком.

Керк нахмурился.

– Не говори мне, что ты жалеешь о его смерти.

– Вовсе нет, он получил все, что хотел, потом умер. Каждый ли может сказать это о себе?

– Выключи микрофон, – сказала Мета, – ты можешь идти, Керк. – Огромный пиррянин открыл рот, собираясь возразить, потом улыбнулся и вышел.

– Что ты собираешься теперь делать, – спросила Мета, когда дверь закрылась.

– Спать целый месяц, есть бифштексы и выздоравливать.

– Я не об этом спрашиваю. Собираешься ли ты уходить? Или останешься здесь с нами?

– Это беспокоит тебя?

– Да, и для меня это ново. – Лоб ее сморщился от усилий передать свои чувства в словах. – Когда я с тобой, я хочу говорить тебе странные вещи. Знаешь ли, как звучат самые приятные для пиррянина слова?

Он покачал головой.

– Мы говорим – ты хорошо сражаешься. Но тебе я вовсе не это хочу говорить.

Язон владел девятью языками и знал точно, что ему хочется сказать ей, но молчал. Он отвернулся.

– Нет, смотри на меня, – сказала Мета, беря его голову в руки и ласково поворачивая к себе. Ее жест говорил больше, чем слова, и он устыдился своей неспособности говорить. Но продолжал молчать.

– Я разыскала слово «любовь», как ты велел мне. Вначале оно было для меня лишь словом. Но когда я думала о тебе, мне ясно становилось его значение.

Лица их были близки, она смотрела на него немигающим взглядом.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Я всегда буду любить тебя. Ты не должен оставлять меня.

Простота ее чувства прорвала годами сооружаемую им защитную дамбу. Он всегда был одинок. Никто не заботился о нем. Женщины приходили и уходили. Я сам могу позаботиться о себе, я не нуждаюсь ни в ком… – думал он.

– Клянусь звездами, я тоже люблю тебя, – сказал он, прижимаясь к ней.

– Ты не должен больше оставлять меня, – прошептала она.

– И ты тоже не должна. И это самая краткая и лучшая брачная церемония. Можешь сломать мне руку, если я взгляну на другую девушку.

– Пожалуйста, не говори так.

– Прошу прощения, во мне говорит прежний Язон. Мне кажется, что нам обоим не доставало нежности. Не только мы, но и все пирряне нуждаются в этом. Не покорность, вовсе нет. Немного больше цивилизованности. Думаю, что теперь это наладится. Скоро можно будет открыть шахты, так как все племена кочевников спускаются в низины. Похоже, что пирряне приобретут долины.

– Да, это будет наш новый мир. – Она помолчала немного, как бы взвешивая свои слова. – Мы пирряне останемся здесь. А ты? Мне не хотелось бы оставлять свой народ, но если ты уйдешь, я уйду с тобой.

– Я останусь здесь. Я член племени – ты разве не помнишь? Пирряне грубы, упрямы и вспыльчивы, мы знаем это. Но и я таков. Вероятно я, наконец, нашел свой дом.

– Со мной, всегда со мной?.

– Конечно.

После этого для слов уже не было места.