Вращая колесо Сансары - Геннадий Марченко Страница 48

Своё выступление я оценивал пристрастно, выискивая какие-нибудь недочёты. Но придраться практически было не к чему. Операторы, режиссёр и монтажёр тоже отработали классно, планы получились удачные, телезрителю давали понять, что во время выступления транслируется фотохроника Великой Отечественной.

– Ты был одним из лучших! – констатировала супруга, когда уже в двенадцатом часу ночи завершилась трансляция. – В форме моряка смотрелся весьма оригинально.

– Не моряка, а матроса, – поправил я улыбающуюся Ленку. – Как говорят в Одессе – две большие разницы. Хотя, в принципе, если ты на флоте – военном или гражданском – то можно и моряком назвать. Но в данном случае форма матросская, так и скажи своим подружкам, когда в очередной раз мужем хвалиться будешь.

– Ой, ну что ты прямо! – тихо, чтобы не разбудить спавшего в соседней комнате сына, засмеялась жена. – Звезда ты наша дворянских кровей… Не изволите ли прошествовать в спальню, ваше величество?

– Отчего же, изволим-с! А вы, сударыня, как смотрите на то, чтобы унять огонь моих пылающих чресл?

– Тьфу ты, охальник!.. Ладно, пошли, а то бросил жену и умотал в Ленинграде развлекаться…

Говорят, понедельник – день тяжёлый. Для меня же понедельник 4 июля стал одним из самых счастливых дней в жизни… Впрочем, обо всём по порядку.

Признаки надвигающихся перемен к лучшему начали проявляться, когда ровно в 10 утра раздался звонок из Комитета.

– Егор Дмитриевич? Доброе утро! Вас беспокоит майор Елшанский Борис Петрович из Комитета государственной безопасности.

Тут я малость напрягся – сработал заложенный предками инстинкт, что от опричников вряд ли можно ждать чего-то хорошего. Меня-то, к счастью, в застенках не пытали, но всё равно последний визит к Семичастному не обрадовал, когда мне популярно объяснили причину моего отзыва из сборной, впрочем утаив кое-какие детали.

– Здравствуйте, Борис Петрович. Чем обязан?

– Хотелось бы с вами сегодня встретиться. Надеюсь, у вас найдётся немного свободного времени в районе трёх часов дня?

– А на какую тему?

– По телефону сказать не могу, узнаете во время встречи. Но поскольку она носит статус неофициальной, то предлагаю встретиться не в кабинете, а в скверике рядом с площадью Дзержинского, на улице Кирова. Найдёте?

– Думаю, да.

– Я буду в сером костюме, на вид лет сорок, с «Литературной газетой» в кармане пиджака. Ровно в три, не опаздывайте.

Да уж, словно в шпионском детективе, встреча сексота с сотрудником КГБ… В голову закралась мысль, что это, возможно, какая-то провокация или ловушка западных спецслужб, решивших дискредитировать известного советского футболиста, окончательно перекрыв ему дорогу на чемпионат мира. Впрочем, я тут же эту мысль отогнал из-за её бредовости.

Лисёнку говорить о КГБ ничего не стал, просто сказал, что важная встреча в Союзе композиторов, отлучусь на два-три часа. Тут же был озадачен требованием купить на обратном пути хлеба.

На месте я был без пяти минут три. Скверик здесь, на бывшей-будущей Мясницкой, имелся, по моим прикидкам, только один, как раз на выходе на площадь Дзержинского, она же Лубянская. Из двух лавочек одна была занята молодой мамашей с коляской, никак не походившей на мужчину сорока лет, в сером костюме. А вместо газеты в руках она держала томик Есенина.

Я сел на свободную скамейку под липой, которая своей тенью хоть немного спасала от жары, и только откинулся на гнутую спинку, как из-за моей спины вынырнула фигура.

– Добрый день, Егор Дмитриевич!

Похоже, обойдёмся без рукопожатий. Майор сел в метре от меня, цепким взглядом окинул окрестности и только после этого перешёл к делу, но при этом говорил, по-прежнему не глядя в мою сторону.

– Я по поручению Владимира Ефимовича. Он, ввиду сильной занятости, не может встретиться с вами лично, поэтому попросил меня. Это по делу, по которому вы с ним встречались в прошлый раз.

– Насчёт настоящей причины отстранения от сборной? – уточнил я.

– Так точно, и ввиду новой поступившей оперативной информации Владимир Ефимович поручил передать, что запрет снят.

– В смысле?

– В смысле, – поморщился от моей недогадливости Елшанский, – что вы снова можете выступать за сборную. Товарищ Ряшенцев нами уже сегодня проинформирован, дальше ваше будущее – уже дело его и тренеров сборной.

– А что…

– Всё, что я должен был вам сказать, я сказал. О нашей встрече – никому. Подписку с вас не беру, надеюсь на ваше слово.

Глядя в удаляющуюся спину чекиста, я думал, что из-за такой ерунды мог бы и не назначать встречу, а сказать всё по телефону. Какая на фиг подписка, он мне всего-то и сказал, что… И только спустя несколько секунд до меня дошёл смысл услышанного. Мама дорогая, меня только что отправили в Англию!!!

Не знаю уж, что там за новая оперативная информация к ним поступила, в дела фээсбэшников… тьфу ты, кагэбэшников лучше нос не совать, иначе вместе с носом головы лишишься, но теперь я могу отправляться на чемпионат мира!

На радостях сунулся в коляску к молодой мамаше, изобразил «козу» сосавшему соску младенцу и чуть ли не бегом отправился к ближайшему автомату с газированной водой. Пить захотелось ужасно, в горле моментально пересохло после таких новостей.

«Теперь дело за малым, вернее, за Ряшенцевым и Морозовым», – думал я, потягивая третий кряду гранёный стакан с газированной водой без сиропа.

Николай Петрович, насколько я помнил со времени его последнего звонка, спал и видел меня у себя в сборной, насчёт Ряшенцева были сомнения, но если его проинформировали ОТТУДА, то, будучи умным человеком, должен намёки понимать. Да и письмо игроков сборной, о котором упоминал Морозов, тоже кое-что значило… Ох ты ж, вот это денёк! Надо в календаре его красным карандашом обвести.

Так, а теперь нужно придумать, как объяснить жене такую новость. А то что же получается – поехал в московское отделение Союза композиторов СССР, а возвращается с футбольными новостями. Или сказать, что ещё и в Федерацию футбола заехал, вспомнил, мол, неожиданно, что Ряшенцев к себе звал? Блин, ну а ежели меня всё же не возьмут в Англию, тогда пшик получится, Ленку только зря обнадёжу? А может, наоборот, ей меня никуда из семьи отпускать не хочется? Пожалуй, пока утаю новость, хотя сделать это, судя по моей отражавшейся в витрине магазина масляной роже, будет крайне затруднительно. И не забыть ещё хлеба купить…

– Егор Мальцев! – Ну вот, опять поклонницы…

Две девчонки лет по семнадцать-восемнадцать восторженно пялились на меня с глупыми улыбками на лицах. Но статус обязывает, нужно поддерживать реноме.

– Что, девушки, автограф?

– Ой, а можно?

– Да легко! На груди, попе, животе? Шучу, давайте ваши блокнотики… Тебя как зовут? Ага, вот тебе, Валя, с пожеланием. А тебя как? Ну а это тебе, Таня. Меня вчера по телевизору видели? Было такое… Все мои пластинки собрали? Молодцы какие! И даже плакат есть? Ну вообще – слов нет! Ладно, девочки, удачи, а мне бежать надо, новые шлягеры сочинять.