Я - инопланетянин - Михаил Ахманов Страница 48

Оранжевое пятнышко мелькнуло среди волн, и я устремился к нему с надеждой в сердце. Течение вынесло Фэй из-под вуали и толкало теперь к берегу, к лабиринту утесов и глыб, где находились наши рюкзаки. Она, очевидно, была в сознании и дрейфовала на спине, чуть пошевеливая руками, стараясь, чтобы не заливало рот; шлем ее был целым, даже бинокль не поврежден – знак отсутствия серьезной травмы. Приблизившись к ней, я нашарил маленький насос у пояса и подкачал немного воздуха в комбинезон. Она протяжно вздохнула.

– Командир?

– Да. Как ты, девочка?

– Не вижу… ничего не вижу… все мелькает… кружится…

– Чувствуешь боль?

– Нет. Но…

– Тогда помолчи.

Я поплыл к скалам, подталкивая ее перед собой и ощущая странную ауру покоя, которая окружала девушку. Покой, но не тот, что приходит на смену усилию, напряжению, схватке за жизнь и, к счастью, не вечный – умирать она явно не собиралась. Скорее апатия, сонное безразличие, какое охватывает контуженых… Ударилась о воду? Или все-таки протащило по камням?

Пришлось повозиться, пока мы выбирались на берег: дно тут было глубоко, а накат течения – жестокий и сильный. Наконец я справился с ним, поднял Фэй на руки и зашагал к той нише, где было сложено наше имущество. Кажется, этот момент явился мне в видении – ее лицо с плотно стиснутыми губами, и глаза, глядевшие вверх, но, вероятно, не замечавшие ничего. Была еще какая-то странность, к которой я не присматривался – путь по камням был нелегок и поглощал меня целиком.

В нише я вытряхнул вещи из рюкзака, надул его и перенес Фэй на это упругое ложе. Потом осмотрел, освободив от башмаков, комбинезона и шлема. Их яркий цвет поблек, но вмятин и разрывов не нашлось; на теле тоже ничего, ни переломов, ни открытых ран, лишь пара синяков. Однако ее сонливость и апатичный вид внушали опасения. В наших аптечках имелись всякие бодрящие снадобья, и, будь мы не одни, я вколол бы ей адреналит с глюкозой или дал таблетку алеф-стимулятора. Но в это время и в этом месте таиться не было нужды.

Я прикоснулся к ее вискам, провел по нежной коже пальцами, нащупывая контактные зоны, почувствовал едва заметное тепло и, дождавшись, когда оно перейдет в покалывание, что было признаком резонанса, послал энергетический импульс. Не очень мощный, но достаточный, чтобы справиться с ее апатией, восстановить истраченные силы и подстегнуть обмен. Фэй вздрогнула; черты, до той поры расслабленные, вялые, внезапно отвердели, и я, отшатнувшись в изумлении, на миг закрыл глаза.

Потом открыл и посмотрел в ее лицо.

Знакомое и будто без особых перемен: брови, приподнятые к вискам, густые, загнутые вверх ресницы и вертикальная морщинка над переносицей, яркие, изящных очертаний губы, ямочка на подбородке, глаза, словно темный янтарь, бледно-смуглая гладкая кожа… Но детская припухлость щек исчезла, а вместе с ней – та мягкость, неопределенность черт, которая свойственна юности и околдовывает многих, скрывая, как полупрозрачный туман, будущую красоту и тайну. Многих, но не меня; мне нравятся формы зрелые и завершенные, пришедшие в гармонию и обещающие тайны не в грядущем, а сейчас.

Я смотрел на Фэй, она смотрела на меня. Уже не девочка – женщина, каким-то чудом шагнувшая за две минуты к порогу тридцатилетия.

* * *

Она пошевелилась и села, прикрыв ладошками нагие груди.

– Что? Что-то не так с моим лицом?

– Не так, – подтвердил я. – Ты стала много краше. Это бывает с девушками, когда они взрослеют.

– Но разве я…

– Не волнуйся. Ничего плохого с тобой не случилось. Даже наоборот.

Я поднялся и вылез из расщелины. О том, что произошло с Фэй, могли быть разные мнения: то ли она потеряла годы жизни, то ли нет. Останется такой, как нынче? Или механизм перемен, запущенный вуалью, будет раскручиваться все быстрей, от зрелости – к увяданию, от увядания – к дряхлости? Впрочем, маловероятно; слившись с Фэй в момент резонанса, я не нашел никаких патологий. Ровным счетом никаких, кроме одной-един-ственной: в биологическом смысле она постарела лет на восемь-десять.

Внезапная мысль кольнула меня. Быть может, все дело во времени? Нет никакой субстанции, ни газа, ни силового поля, ни коллоида, которые могут ускорить процессы распада, а просто в вуали оно течет иначе? Десять лет за две минуты… Месяц за секунду… Шагнув через вуаль у Лашта, мы потеряли несколько дней, чего, пожалуй, не заметишь, но трос, провисевший полчаса, состарился на полтора столетия и лопнул… И все эти люди, что жили в Анклаве или пытались его исследовать, погибли естественной смертью, состарившись также стремительно, как наш канат… Люди и животные, дома и техника, и кости, и тот ковер в мечети… Вспомнив про кости и ковер, я решил, что в разных зонах время может течь по-разному – или, возможно, этот процесс связан с плотностью вуали. Кто ведает? Высокие звезды! Время – такая тонкая материя! Даже на Уренире оно остается тайной, полностью открытой лишь Старейшим; мы, существа из плоти и крови, кое-что знаем о времени, но не умеем им управлять.

Смеркалось. Я уже не различал цветов, и две фигурки над обрывом были одинаково темными: побольше – Си-ад, поменьше – Макбрайт. Увидев меня, он замахал руками, подавая сигналы в принятом у экстремалыциков коде, – спрашивал, как Фэй. В порядке, ответил я и погрозил ему кулаком. Руки Джефа снова пришли в движение – теперь он интересовался, должны ли они с напарником форсировать преграду. Я сделал отрицательный жест, потом уточнил: «Слишком темно. Переправитесь завтра. Ночуйте на плоскогорье».

С вершины скалы, служившей нам убежищем, свисал канат. Большая часть его полоскалась в воде, унесенная течением, и я потратил несколько минут, чтобы вытянуть ее, уложить аккуратной бухтой и осмотреть место разрыва. Трос был диаметром в пять миллиметров, но кончик его утончался, словно прочнейший полимер растягивали год за годом, десятилетие за десятилетием, пока он не лопнул, сбросив в пропасть непосильный груз. Не стоило на него обижаться; он честно отслужил нам больше века.

Вытащив нож, я обрезал подвергшийся старению конец и вернулся в нишу. Фэй, по-прежнему нагая, сидела на матрасе-рюкзаке, скорчившись и уткнувшись лицом в колени. Ее дыхание было неровным; кажется, она старалась не разрыдаться, но всхлипы и стоны, едва слышные, все же нарушали тишину. У босых ног девушки лежало зеркальце – круглое, маленькое, в треть ладони.

Я опустился рядом и обнял ее за плечи.

– Командир… – Долгий протяжный всхлип.

– Зови меня Арсеном. И говори на русском. Это ведь наш родной язык, твой и мой.

Фэй приникла ко мне, дрожа. Но не от холода; я знал, что полученный ею импульс живой энергии бодрит и согревает.

– Что со мной, Арсен? – Она произнесла мое имя так просто, так естественно, что не было сомнений: произносила его не раз, но лишь в мечтах и снах. – Что с моим лицом?

Я погладил ее шелковистые волосы.