Корректировщики - Светлана Прокопчик Страница 48

Он хихикнул:

— А чего ты стесняешься? Все ж такие.

— Ну вот ты — ты мог бы взять и вот так хотя бы рассказать о своих девушках?

— Да пожалуйста. Рассказать?

— Давай! — опрометчиво потребовала Оля, от всей души надеясь, что он смутится и откажется.

Она ошиблась. И пришлось ей выслушивать не очень-то красивые истории про его любовные похождения.

Сначала была Алла, которую он очень сильно любил. И которая его бросила, ничего не объяснив. Они познакомились, еще когда учились на курсах. Тогда они жили рядом. Потом Алла переехала, и Илья каждый день ездил на другой конец города, чтобы ее увидеть. И не считал это подвигом или утомительным занятием.

— Мы расстались в десяти метрах отсюда, — спокойно сказал Илья. — Дошли до перекрестка, она сказала — все, не звони мне больше. И ушла.

— И все?

— Да.

Потом он познакомился с Таней с топливной химии — “вот как с тобой, по телефону”. Отношения с Таней он назвал уже дружбой. Телефонной. Потому что после ссоры с Аллой твердо решил: никакой любви в его жизни больше не будет. Еще какие-то девчонки из двора, причем отношения были кратковременными, так, чтоб развлечься. Илья рассказывал спокойно, не скрывая подробностей, и в конце концов Оля поняла, для чего он все это говорит. Он показывал, что, кроме Аллы, ни одна девушка ему не нужна. И он не пустит Олю в свою жизнь. Для нее там нет места.

Оля слушала, не в силах перебить, и чувствовала оглушающую боль. Как будто кожу содрали, оголенные нервы кричат, а она ничего не может поделать. Едва не ревела.

— Танька из всех них самая нормальная была, — цинично заметил Илья.

— Чего ж ты с ней поссорился?

— Она хотела, чтобы у нас была любовь. А телефонная дружба в любовь не переходит. Разошлись по-хорошему.

Оля поняла, что больше не может разговаривать. Даже рядом находиться не может.

— Пойду домой, — объявила она.

Илья предложил проводить — равнодушно-снисходительным тоном. Оля в панике отказалась, ей сейчас невыносимо было его общество.

Быстро шла по Архангельской, не замечая ни ветра, ни снега. Слезы застряли в горле жгучим комком. Хотелось кричать в голос, выворачивая легкие, удариться обо что-нибудь — сильно-сильно. Чтобы получить зримое оправдание затопившему ее страданию. Чтобы сознание успокоилось, не только чувствуя адскую боль, но и видя ее причину.

“С Танькой у нас была телефонная дружба, как с тобой. А телефонная дружба в любовь не переходит…”

На перекрестке Архангельской и Солнечной Оля чуть не попала под снегоуборочный комбайн. Причем заметила его в последний момент. Хорошо, что оператор оказался более внимательным: комбайн с несвойственной ему резвостью развернулся, подняв тучу легкого серебристого снега, Оля только шарахнулась плечом о борт. И продолжала нестись как угорелая, не зная, повезло ей или стоит пожалеть о том, что жизнь не оборвалась сейчас. За спиной послышался приглушенный грохот, потом вроде бы кто-то окликнул ее, но Оля испытывала такой панический страх при мысли, что Илья мог зачем-то догнать ее, что побежала еще быстрей, не оборачиваясь. Всю улицу на одном дыхании пролетела.

Домашнее тепло показалось ей плотным, рукой потрогать можно. Квартирку затопил сладкий сытный запах — Оля днем пекла блины. Вспомнила, как перед выходом подумала: если Илье вздумается опять нагрянуть к ней домой — почему-то именно он решал, идти к ней домой или нет, — то ей будет что поставить на стол к чаю. Доставилась… Она, даже не разувшись, сползла по входной двери, крепко зажмурилась, переживая новый приступ боли.

Телефонный звонок. Оля подняла трубку:

— Да.

Оля сама поразилась, услышав себя: голос был мертвым.

— С тобой все в порядке? — Илья непритворно волновался.

— Абсолютно.

— Я переживал, как ты дошла, вдруг что-нибудь случилось…

— Со мной все в порядке, — с напором повторила Оля. Все тем же мертвым голосом.

И положила трубку. Зажмурилась, стиснула зубы. Этот звонок добил ее. Слезы потекли горячими ручейками, а дышать стало так больно, что лучше б не дышать.

Боже мой, думала Оля, как такое могло получиться? И с ужасом понимала, что Илья совсем не тот человек, которого бы ей хотелось в нем видеть.

Ей с самого начала стоило бы раскрыть глаза. Она ему доверяла, не скрывала этого доверия, потому что не хотела сдерживаться и лукавить. “Будь что будет”, — думала Оля, и даже не пыталась проанализировать их отношения. Зато это сделал Илья. И цинично объяснил, чего хочет. Даже не попытался сгладить резкие слова.

Доигралась, думала Оля. Сама себе твердила — он только друг. И не заметила, как влюбилась. Теперь он ей нужен, а она ему — нет! Не нужна! Что может быть страшнее?! Она для него — лишь очередная знакомая. И он требует, чтоб она не вздумала рассчитывать на что-то большее. Телефонная дружба, вот как он это называет.

Конечно, Оля виновата сама. Ни одна здравомыслящая девчонка никогда в жизни не станет так слепо доверять почти незнакомому человеку.

Подруга, в лучшем случае только подруга. Она так и стояла у телефона, не раздевшись с улицы, ее знобило после мороза и ветра. Задавленная истерика вызвала чувство острой сонливости, но Оля еще не прожила всю мерку отведенной ей на сегодня боли. Поэтому стояла, не двигаясь. Давала себе какие-то страшные обещания, а горло сжималось, и слезы повисли на ресницах.

Господи, все было так хорошо, так зачем она в него влюбилась?!

* * *

13 февраля 2083 года, суббота

Селенград

Павел заметил ее слишком поздно. Оля выскочила из темной полосы между домами и слепо рванула вперед. А на нее надвигалась громада снегоуборочного комбайна, сибирского комбайна, своими клешнями легко разбивавшего глыбы льда в пару-тройку кубических метров.

Павел кричал ей вслед, но Оля ничего не слышала. Еще не поняв, что могло с ней случиться, если она несется вперед как слепая, Павел сорвался с места. Бегал он существенно быстрей нее. И все равно — не успевал, катастрофически не успевал…

Все произошло неожиданно. Комбайн, махина с двадцатиметровым радиусом разворота, повернулся на девяносто градусов на месте, убирая страшные клешни с Олиного пути. Павел еще успел испытать легкий суеверный ужас, увидев, как машина заволоклась характерной серебряной дымкой, и упал, сбитый с ног непонятной волной. Оля, мчавшаяся по прямой, вписалась точно в середину борта комбайна. Вздрогнула, отступила, обогнула его, скрылась в лунной тени дома. И тут комбайн, будто ждал, пока она окажется на безопасном расстоянии, рухнул набок: радиус разворота оказался слишком мал, а скорость — слишком велика для такого маневра.