Беглая книга - Анна Мурадова Страница 48

— Расскажи мне, пожалуйста, поподробнее, что это за книга.

— Это Библия, рукописная, переведенная на бретонский язык в восемнадцатом… Нет, в семнадцатом веке. В восемнадцатом ее нашли…

— Кто нашел, ты не знаешь? Как звали?

— Один священник по фамилии Пеллетье…

— Ле Пеллетье… Где он ее нашел?

— В Бретани на ферме какой-то…

— А точнее? При каких обстоятельствах?

— Ну это… — Димка замялся… — Он был в туалете…

— В туалете! Замечательно! В смысле, замечательно, что все сходится. Так, скажи, ты видел тот самый французский текст, где это рассказывается?

— Да…

— Где ты его видел в первый раз?

— Мне подарил копию Сашка Денье, тот самый приятель, у которого мы жили в Питере, и у которого отца отравили. Там еще было два письма, но они пропали.

— А копия первого письма? — А я ее Машке отдал… — Маше Петровой? — Да, но только я теперь не смогу у нее его взять обратно.

— Не надо. Копия у меня.

— У Вас?!

— Да, но сейчас не об этом речь. Ты знаешь, где сама книга? Библия?

— Нет. Это никто не знает.

— Не может быть. У меня есть ксерокс с одной страницы этой Библии.

— Да-а?! Откуда?

— От Иры Черемис. Ты с ней знаком?

— Не-а…

— Это подруга Маши Петровой.

— Ну я ж не могу знать всех ее подружек…

— Понятно. Значит, ты ничего не знаешь про книгу?

— Нет, там в Питере все из-за нее с ума посходили.

— Здесь, кажется тоже. Хотя, наверное, некоторые и до этого были слегка того. Что ты мне можешь рассказать про Мишу Колбаскина?

— А, он точно какой-то долбанутый.

— Ты хорошо его знаешь?

— Ну типа того… Бывал у него там такие вечеринки.. Он стихи читал. Истории которые сам сочинял, ирландские саги.

— И вы ездили на пикники под Москву.

— А да, он нас всех достал там со своей священной поляной.

— Мне он тоже что-то про это тоже рассказывал. Но к нашему делу это не относится. Кто собирался у него?

— Ой, да разные люди… Каждый раз разные. Но был так такой постоянный костяк: я, Сашка Стрешнев, он же Фергус, Маша, Андрей, Костя…

— Кто из них интересовался бретонскими текстами?

— Никто. Все за ирландщину тащились…

— Хорошо. Спасибо. Я еще раз выясню у Иры.

— Да не за что.. Вы это… извините, что так получилось.

— Ничего.

— Маму позвать?

— Ни в коем случае!

Димка тихонько рассмеялся на том конце провода и повесил трубку.Теперь мне оставалось только каким-то образом выйти на роковую красавицу Машу Петрову. Похоже, что Книга была где-то здесь, рядом и мне достаточно было протянуть руку и взять ее… Звонить Кобаскину?

Нет, пора с этой дурацкой историей завязывать! И чего я с этим всем ношусь, а, лягуши? Я повернулась к аквариуму. Лягушки сбились в кучку где-то в дальнем углу и не обращали на меня никакого внимания. Я взяла денег, накинула мое любимое драповое пальто, и пошла в «любимые продукты». Хотелось себя побаловать. Только вот чем — я еще не придумала.

Я никогда не жалела о том, что стала одинокой женщиной. Почему-то принято считать, что одинокая женщина — это несчастное, всеми брошенное существо, которое так и не смогло приспособиться к жизни. И почему? Ведь жить с самой собой, жить для себя одной, ни с кем не связываться и ни на чем не завязываться — это ж просто сказка какая-то! Ни мужа, ни детей, ни кухонной каторги! Захотела себе приятное сделать — пожалуйста. Только вот чего бы такого купить, недорогого и вкусненького?

Пока я спускалась по лестнице, поняла: я хочу курить. Иду в магазин не за творожками «Даниссимо», а за сигаретами. И это после того, как не курила полгода! Уж совсем, казалось бы, завязала, и вот на тебе. Так обычно и бывало. Держусь, креплюсь, а потом — то какая-то внештатная ситуация, то просто устала, и по рассеянности (или по привычке?) купила пачку сигарет — не выбрасывать же! Сколько я читала всяких умных медицинских статей о вреде табака, и о том, что привычка мусолить во рту сигарету — это удовлетворение сосательного рефлекса и еще много про что… Убеждала себя, ругала, а все равно… курить хочется. И никакие жуткие последствия курения меня не пугали. Впрочем, если бы я знала, какие последствия будут от той самой сигареты, которую я собиралась просмаковать через пять минут, то, наверное, справилась бы со своей слабостью. Отдаленные последствия типа рака легких кажутся нереальными — сколько курильщиков умирает в глубокой старости по совсем другим причинам? А вот если бы мне кто-то мог сказать, какая дурацкая цепочка событий потянется за этой злосчастной сигаретой… как в детском стишке «Не было коня — подкова пропала,/ не было подковы — лошадь захромала. /Лошадь захромала — командир убит./Армия разбита, конница бежит. /Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузнице не было гвоздя».

Я купила-таки творожок «Даниссимо» в нагрузку к пачке «Честерфилда» и зажигалке. Желание курить разрослось до таких размеров, что я встала у самого магазина, у крыльца. Я блаженно затянулась и зажмурилась: слабоватое осеннее солнце умудрялось-таки бить мне в глаза. Так я и простояла зажмуренная целых пять минут. Запах табака, запах нашей Мичуринской осени, пыли, листьев… все это смешалось в один терпкий городской аромат и закружило мне голову.

Когда я открыла глаза, то тут же встретилась взглядом с совершенно незнакомым человеком. Видимо, пока я, как говорится, «ловила кайф», он стал передо мной и смотрел на меня в упор. Хорошо хоть, солнце не загораживал. Вообще-то я считаю, что так вот глазеть на человека не совсем прилично. Но я настолько удивилась, что даже забыла возмутиться. Незнакомец смотрел на меня странно. Честно говоря, ТАК на меня давно никто не смотрел. По крайней мере, когда я была студенткой, ТАК смотреть на девушек не позволялось. А когда это стало дозволено, на меня ТАК смотреть стало уже поздно.

Нестандартные ситуации всегда выбивают меня из колеи, и я не знаю, как быть. Поэтому я просто растерялась и тоже начала беспардонно рассматривать этого странного человека.

На вид ему было слегка за тридцать. Невысокого роста и, честно говоря, не в моем вкусе: слишком тоненький и стройный. Мне всегда нравились рослые мужчины с квадратными подбородками. А у этого подбородочек узенький, носик — остренький. Волосы рыжие, почти красные, детские веснушки на носу и щеках. Но, в общем и целом, не вдаваясь в частности, его вполне можно был назвать «молодым человеком приятной наружности». Это была моя первая мысль. Вторая мысль была «Интересно, а что ему от меня надо?»

— Извините, — тихо-тихо и смущенно произнес незнакомец, — что я на Вас смотрю.